Сочинения

Действие происходит в одной из дешевых стоячих пивных братьев Ашингеров. Ханс Вассманн (Hans Waßmann, 1873–1932) — актер, выступавший в театре Райнхардта, в основном в комических ролях.

Рынок

Воскресный рынок — это нечто светлое, живое, богатое и веселое. По широкой, обычно такой тихой улице тянутся два длинных прерывающихся проходами ряда прилавков, увешанные и заваленные всем, что только может понадобиться в ежедневном обиходе. Солнечный свет, который обычно лежит здесь по-барски и лениво, сегодня должен скакать и сверкать, жестикулировать, так сказать, каждое живое существо, что вертится здесь, каждый предмет, каждая шляпа, каждый фартук, каждый горшок, каждый батон колбасы, все желает, чтобы на него попал свет. Колбасы, принимающие солнечные ванны, выглядят просто великолепно. Мясо на крюках лучится и блещет, гордо и пурпурно. Овощи зеленеют и смеются, апельсины шутят в изобильных желтых пирамидах, рыбы плавают в широких кадках с водой. И вот стоишь этак, а потом делаешь шаг. Ну же. И не так уж важно, реален ли этот запланированный, несмелый и сделанный шаг. Эта радостная, простая жизнь, какая в ней скромная притягательность, как она мещански и по-домашнему улыбается тебе. К тому же небо просто первоклассно-синего цвета. Первоклассно! Даже не хочется подниматься до слова «мило». Там, где чувствуется поэзия, нет нужды в каких бы то ни было поэтических изысках «Три апсина з хрош». Эй, как много раз ты это уже повторил? Какой ассортимент роскошных, толстых женщин. Их неуклюжие фигуры так напоминают о земле, о деревенском холсте и деревенской жизни, о самом Боге, у которого уж точно не слишком-то изящные телеса. Бог это вам не Роден, а совсем даже наоборот. Как это восхитительно: находить вкус в чем-то деревенском, пусть всего на «хрош». Свежие яйца, деревенский окорок, сельская и городская ливерная колбасы! Я должен это сказать: я люблю стоять и глазеть на всю эту соблазнительную снедь. Она напоминает о живом и преходящем, а живое нравится мне куда больше, чем бессмертное. Здесь цветы, там керамическая посуда, рядом сыр, из Швейцарии, Тильзита, Голландии, Харца и у каждого свой аромат. Если посмотреть вдаль, там кишмя кишат сельские пейзажи, если опустить взгляд на землю, обнаружишь кожуру от яблок и скорлупу от орехов, мясные обрезки, обрывки бумаги, половинчатые и даже целые газеты, пуговицу от штанов, ленту от чулок. Если посмотреть вверх, там небо, если прямо перед собой, то увидишь самое заурядное человеческое лицо, однако о заурядных днях и ночах не говорят, и о заурядной природе тоже. Разве среднестатистическое это не самое крепкое и прекрасное? Я благодарен за гениальные дни и недели или же за необычного Бога. Заурядное обычно самое правильное. — А как изысканно могут посмотреть вдруг крестьянские бабы. С какими странными тихими ужимками вертятся они туда-сюда. Рынок оставляет после себя в городском квартале ностальгию по деревне, как будто для того, чтобы вырвать его из монотонной надменности. Как мило, что все эти товары лежат на свежем открытом воздухе. Молодые люди покупают горячие колбаски, чтобы сразу съесть их по всем правилам, их по всей длине намазывают горчицей. Еда прекрасно подходит к синему, высокому небу. Как очаровательно выглядят заросли цветной капусты. Я сравнил бы их (не совсем охотно) с упругой женской грудью. Сравнение лишь тогда дерзко, когда оно не подходит. Сколько женщин собралось вокруг. Но рынок, как я вижу, скоро закрывается. Пришло время сворачиваться. Фрукты сгребают в коробки. Сельдей и шпроты упаковывают, палатки разбирают. Толпа рассеялась. Через некоторое время улица обретет прежний облик. Прощайте, цвета. Прощай, разнообразие. Прощайте, брызги звуков, запахов, движений, шагов и огней. Кстати, я приобрел полкило лесных орехов. Так что поспешу домой, в мою квартиру с как-как и что-что детскими криками. Я в принципе все люблю, но когда я ем орехи, я прямо счастлив.

Званый ужин