Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

Она его как будто не слыхала.На шее жилка вздулась, и в молчаньеОна позволила ему взглянуть,Уверенная, что слепой не можетУвидеть. Он смотрел и вдруг увидел

И выдохнул: — А! — И еще раз: — А!— Что, что? — она спросила.— Да увидел.— Нет, не увидел. Что там, говори!— И как я до сих пор не догадался!

Теперь мы займемся глаголом «see» (видеть). На протяжении пятнадцати строк он использован шесть раз. Любой искушенный поэт знает, как рискованно на небольшом отрезке использовать несколько раз одно и то же слово. Риск этот — риск тавтологии. Чего же добивается здесь Фрост? Думаю, именно этого: тавтологии. Точнее, несемантического речения. Которое мы имеем, к примеру, в «А! — И еще раз: — А!». У Фроста была теория о, как он их называл, «звукопредложениях»[285]. Она связана с его наблюдением, что звучание, тональность человеческой речи так же семантичны, как и реальные слова. К примеру, вы слышите разговор двух людей из-за запертой двери комнаты. Вы не слышите слов, но понимаете общий смысл диалога; практически вы можете довольно точно домыслить его суть. Другими словами, мотивчик значит больше текста, вполне заменимого или избыточного. Во всяком случае, повторение того или иного слова высвобождает мелодию, делает ее более слышимой. К тому же такое повторение высвобождает ум, избавляя вас от понятия, представленного этим словом. (Конечно, это старый прием Дзэна, но то, что мы находим его в американском стихотворении, заставляет задуматься, не возникают ли философские принципы из текстов, а не наоборот.)

Шесть «see» здесь делают именно это. Они восклицают, а не объясняют. Это могло бы быть «see», это могло бы быть «Oh» или «yes» — любое односложное слово. Идея здесь в том, чтобы взорвать глагол изнутри, ибо содержание наблюдаемого подрывает процесс наблюдения, его способы и самого наблюдателя. Эффект, который пытается создать Фрост, — неадекватность реакции, когда вы автоматически повторяете первое пришедшее на ум слово. «Вижу» здесь — просто шараханье от неизъяснимого. Меньше всего наш герой видит во фразе «Просто я вижу», ибо к этому времени глагол «see», использованный уже четыре раза, лишен своего значения «наблюдения» и «понимания» (не говоря уже о том, что мы, читатели, сами все еще в неведении, что там можно увидеть из окна, и это еще больше выхолащивает слово). Теперь это просто звук, означающий не осмысленную, а животную реакцию.

Такого рода взрывоподобное превращение добротных слов в чистые, несемантические звуки встретится несколько раз на протяжении этого стихотворения. Следующий взрыв происходит очень скоро, через десять строчек. Характерно, что случается это всякий раз, когда действующие лица оказываются очень близко друг от друга. Эти взрывы являются словесными — или, лучше, слуховыми — эквивалентами зияния. Фрост расставляет их с потрясающим постоянством, что наводит на мысль о глубокой (по крайней мере до этой сцены) несовместимости его персонажей. «Домашние похороны» — в сущности, изучение этой несовместимости, а также, на буквальном уровне, трагедии, которая описывается как возмездие персонажам за взаимное нарушение территориальных и психологических императивов при рождении ребенка. Теперь, когда ребенка не стало, эти императивы жестоко отыгрываются: они требуют своего.

4

Становясь рядом с женщиной, мужчина обретает ее точку обзора. Поскольку он выше, а также потому, что это его дом (как показывает 23-я строка), где он прожил, вероятно, б`ольшую часть жизни, он должен, видимо, несколько склониться, чтобы проследить ее взгляд. Сейчас они рядом, почти в интимном соседстве на пороге своей спальни наверху лестницы. У спальни есть окно; из окна открывается вид. И здесь Фрост дает самое ошеломляющее сравнение в этом стихотворении, а возможно, и вообще во всей его поэзии:

«The wonder is I didn’t see at once.I never noticed it from here before.I must be wonted to it — that’s the reason.The little graveyard where my people are!So small the window frames the whole of it.

Not so much larger than a bedroom, is it?There are three stones of slate and one of marble,Broad-shouldered little slabs there in the sunlightOn the sidehill. We haven’t to mind those.But I understand: it is not the stones,But the child’s mound —»