Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

— Не ты. Куда девалась шляпа? Бог с ней.Я ухожу. Мне надо прогуляться.Не знаю точно, смеет ли мужчина.— Эми! Хоть раз не уходи к чужим.Я за тобой не побегу. — Он сел,Уткнувшись подбородком в кулаки. —Родная, у меня большая просьба...

— Просить ты не умеешь. — Научи! —В ответ она подвинула засов.

5

Очевидно ее желание сбежать: не столько от героя, сколько от замкнутости пространства, не говоря уже о предмете разговора. Однако ее решимость не твердая, как показывает суета со шляпой, поскольку исполнение этого желания непродуктивно в том смысле, что модель является частью постановки. Позвольте мне пойти дальше и предположить, что это означало бы потерю преимущества, не говоря уже о том, что это было бы концом стихотворения. Оно и в самом деле кончается именно этим: ее уходом. Буквальный уровень вступит в конфликт или сольется с метафорическим. Отсюда строчка: «Не знаю точно, смеет ли мужчина», которая объединяет оба уровня, заставляя стихотворение двигаться дальше; вы уже не понимаете, кто здесь лошадь, кто телега. Сомневаюсь, знал ли это сам поэт. Результат слияния — высвобождение некоей силы, которая водит его пером, и лучшее, что она может сделать, — удержать обе линии — буквальную и метафорическую — в узде.

Мы узнаём имя героини и что разговор такого рода имел прецеденты почти с такими же результатами. Зная, чем стихотворение заканчивается, мы можем судить — или, лучше, догадываться — о характере прошлых событий. Сцена в «Домашних похоронах» всего лишь повторение. К тому же стихотворение не столько сообщает нам об их жизни, сколько замещает ее. Мы также узнаем из «Хоть раз не уходи к чужим» о ревности и стыде, которые испытывает по крайней мере один из них. А «Я за тобой не побегу» и «Он сел, / Уткнувшись подбородком в кулаки» говорят о боязни насилия при их физическом сближении. Последняя строчка — замечательное воплощение неподвижности, очень в духе роденовского «Мыслителя», хотя и с двумя кулаками, — деталь несколько двусмысленная, ибо сильное приложение кулака к подбородку ведет к нокауту.

Главное здесь, однако, — вновь введенная лестница. Не просто лестница, но ступеньки, на которые «он сел». С этого момента весь диалог происходит на лестнице, хотя она стала местом безвыходности, а не прохода. Никаких физических шагов не делается. Вместо этого перед нами их устная замена. Балет кончается, сменяясь словесным наступлением и отступлением, которые возвещаются строчкой: «Родная, у меня большая просьба». Отметьте еще раз нотку улещивания, окрашенного на сей раз сознанием его тщетности в «родная». Отметьте также последнее подобие подлинного взаимодействия в «Просить ты не умеешь. / — Научи!» — последний стук в дверь, вернее, в стену. Обратите внимание на «В ответ она подвинула засов», потому что эта попытка открыть дверь — последнее физическое движение, последний театральный или кинематографический жест в стихотворении, за исключением еще одного — попытки совсем отодвинуть засов.

«My words are nearly always an offense.I don’t know how to speak of anything

So as to please you. But I might be taught,I should suppose. I can’t say I see how.A man must partly give up being a manWith womenfolk. We could have some arrangementBy which I’d bind myself to keep hands offAnything special you’re a-mind to name.Though I don’t like such things ‘twixt those that love.

Two that don’t love can’t live together without them.But two that do can’t live together with them.»She moved the latch a little.— Мои слова всегда тебя коробят.Не знаю, как о чем заговорить,Чтоб угодить тебе. Наверно, можноМеня и поучить, раз не умею.Мужчина с вами, женщинами, должен

Быть малость не мужчиной. Мы могли быДоговориться обо всем твоем,Чего я словом больше не задену, —Хотя, ты знаешь, я уверен, этоНелюбящим нельзя без договоров,А любящим они идут во вред. —Она еще подвинула засов.