Сочинения русского периода. Стихотворения и поэмы. Том 1

Первым таким выступлением была статья «Религия озарения», бывшая своего рода манифестом «неоязычества», развернутым изложением религиозно-философских позиций Гомолицкого, складывавшихся в середине 1930-х годов. Она рассматривала реликты языческих верований в современную эпоху с привлечением данных сравнительного языковедения. Автор не столько стремился представить в ней строгие научные доказательства, сколько высказывал вдохновленные ими поэтические догадки. Основывались его рассуждения на презумпции существования «пра-религии», единого корня всех мировых религий. Такой корень он предполагал в первобытном отождествлении отвлеченного понятия о Боге с огнем или светом³⁹⁴.

Следующее выступление в прозе – «В завоеванной области»³⁹⁵

– восходило к опытам создания романа в прозе, о работе над которым Гомолицкий сообщал А.Л.Бему 16 ноября 1934. О том, что данный текст имел не «самодостаточный» характер, а должен был входить как часть в большее целое, свидетельствует вводный абзац:

Собственно, в эту завоеванную область мы попали вразброд (как уединистам и полагается), каждый по-своему, и разное время нам благоприятствовало. Я даже не совсем ясно представлял, как очутились в «сфере вечности» другие. Мой же путь был не от моего сознания или воли. Я нашел свою мудрость, как находят невнимательные люди деньги на улице: когда под ногами на солнце ярко резнет глаза – монета.

– где вскользь, в скобках, промелькнуло упоминание «уединистов». Оно связывало новое произведение с рассказом «Смерть бога», напечатанным в последних двух номерах «журнального» Меча

. Как и там, повествователь выделен и противопоставлен остальным адептам этой «религии». Но в новом куске романа, в отличие от прежнего, отсутствуют сколь-нибудь различимые события и повествование целиком посвящено описанию вспышки «космического сознания», которая привела повествователя, как с иронией определяет заглавие, в «завоеванную область». Под последней понимается «сфера вечности». Открытие этой сферы совершено «через смерть», которую, согласно «повествователю», сам он пережил в 18-летнем возрасте.

Необычна повествовательная структура этой вещи. За первой главкой, представляющей собою медитативно-«теоретическое» вступление, следует кусок, который поначалу сулит некое фабульное развитие, и упоминаются покойный персонаж Масловский и его вдова так, как если бы они давно хорошо были знакомы читателям. Между тем сразу выясняется, что Масловские – лишь преамбула, позволяющая уточнить место действия в рассказе, уловка, создающая иллюзию фактической конкретности повествования, на деле имеющего не беллетристический, а чисто-рефлектирующий, анализирующий характер³⁹⁶. Описание «события» – «Свет всё ширился, и предела этому не было. С неба лилось ослепительное желтое пламя. Мир стал раскаленною печью» и т.д.– обнаруживает близкое родство с проблематикой недавно напечатанной статьи «Религия озарения». За вычетом первой, вводной главки, содержание произведения концентрируется на двух раздельных моментах – детальное описание мистического прозрения, случившегося в 22-летнем возрасте, в период существования группы уединистов, во-первых, и «спустя десять лет», когда автор подвергает анализу и оценке те ранние переживания. В последних главках сброшена маска «беллетристичности» и рассказ перетекает в «статью», которую следует считать авторским изложением религии уединизма, тем более озадачивающим, что юношеские религиозные искания зрелым Гомолицким, казалось, подвергались суровому осуждению («Смерть бога»).

Непосредственно примыкал к этой публикации «рассказ» «Наступление вечности»³⁹⁷

. Любопытство читателя, взбудораженное упоминанием Масловских в «Завоеванной области», наконец утолено: здесь появляется Масловский (младший) и фигурирует не «отраженной», на минуту допущенной в текст темой, а как полноправный и притом столь близкий («дорогой») повествователю персонаж³⁹⁸. Сразу выясняется, однако, что его роль в жизни автора сведена к двум всего их разговорам, а точнее – даже до одного, второго, «самого важного»³⁹⁹. Восходят к «Завоеванной области» и рассуждения о «смерти» и «вечности». Они введены указанием на то, что сближение автора и Масловского-сына предопределено вторжением «мертвых» в мир живущих. Утверждение о том, что дома живых окружены со всех сторон жилищами мертвых, мотивирующее далее обзор городских кладбищ, вводит новый аспект в тему «переживания» смерти, развернутую в предыдущем рассказе-очерке⁴⁰⁰. Как и в «Завоеванной области», текст состоит из разнородных по повествовательной природе частей, и нормальный рассказ о событиях и персонажах соседствует с прямыми авторскими размышлениями и тирадами об апокалиптичности пережитой эпохи (с отсылкой к Розанову), дисгармонирующими с «беллетристическим» элементом, затороможенным в тот самый момент, когда внимание читателя привлечено недосказанными обстоятельствами драматической истории с Ильей Уманским.