На самом деле в научных прениях Эрасистрат — человек совершенно ограниченный и крайне недалекий. В своем сочинении «О пищеварении» он ревностно спорит с теми, кто считает пищеварение процессом гниения пищи, в трактате «Об усвоении» — с теми, кто считает, что кровь передается по венам только благодаря близкому расположению артерий, а в труде «О дыхании» — с теми, кто утверждает, что воздух в легких со всех сторон подвергается стеснению. Он также, не дрогнув, стал возражать тем, кто считает, что моча поступает в мочевой пузырь в виде пара, и тем, кто думает, что питье устремляется в легкие. Таким образом, он охотно выбирает среди всех самые уязвимые учения и в основном занимается опровержениями. Что же до теории зарождения крови, которая ничуть не менее значительна, чем теория разжижения пищи в желудке, то он не снизошел до полемики с кем-либо из древних, а сам не осмелился предложить какую-нибудь новую мысль, хотя в начале своего сочинения «Общие положения» он и пообещал рассказать, как и посредством каких органов совершаются все природные действия в организме живых существ.
Выходит, если врожденная функция пищеварения слабеет, то у животного делается несварение, а если то же самое случится с функцией превращения переваренной пищи в кровь, то никакой болезни не произойдет? Следует ли полагать, что только эта функция у нас точно из стали и не подвержена изменениям? Или есть какое-то другое проявление этой болезни, помимо водянки? Итак, очевидно, что Эрасистрат во всех прочих вопросах, не колеблясь, опровергал самые слабые теории, а в этом вопросе не осмелился возражать своим предшественникам, да и сам не посмел сказать что-нибудь новое, тем самым признавая, что его собственная позиция оказалась несостоятельной.
Ведь что было сказать о крови человеку, который ни во что не ставил внутреннюю теплоту? Что ему было сказать о желтой или черной желчи или о флегме? То, что, клянусь Зевсом, вероятно, желчь поступает извне напрямую, вместе с пищей. Эрасистрат примерно это и говорит: «Нет никакой пользы для практической медицины в том, чтобы разбираться, появляется жидкость такого рода при переработке пищи в области желудка или она попадает в организм, будучи смешанной с пищей, которая приносится снаружи». И ты, о почтеннейший, твердишь, что эту жидкость следует выводить из организма живого существа и что она станет причиной великого страдания, если ее не вывести. Как же ты, полагая, что от желчи нет никакой пользы, смеешь говорить, что для практической медицины нет смысла исследовать ее происхождение?
Допустим, что она содержится в пище и не выделяется непосредственно в печень (ты ведь считаешь, что возможны оба эти варианта). В этом случае важно определить, содержится ли в поступающей пище небольшое количество желчи, или ее там очень много. Ведь тогда одни виды пищи безвредны, а другие из-за большого содержания желчи не могут как следует очищаться в печени и должны вызывать множество болезней, причина которых, согласно самому Эрасистрату, — избыток желчи, в первую очередь желтуху. Каким образом для врача может быть избыточным знание о том, что, во-первых, желчь приходит извне, так как содержится в самой пище, а во-вторых, что в свекле, например, есть избыток желчи, в хлебе ее меньше, больше всего — в оливковом масле, а меньше всего — в вине, и так в каждом новом виде пищи по-своему? Разве не поднимут на смех того, кто сознательно выберет продукты с большим содержанием желчи вместо тех, где ее немного?
А что если желчь не содержится в еде, а зарождается в самих живых существах? Разве не полезно в этом случае знать, при каком состоянии тела ее появляется больше, а при каком меньше? Ведь наверняка всегда можно изменить, преобразовать и обратить к лучшему болезненные состояния тела. Но если мы не будем знать, какими бывают болезненные состояния и в чем отклонение от нормы, как нам эти состояния улучшить?