Конечно. Но совсем не каждый делает большую серию фотографий, задавшись целью показать образ жизни — целиком, как он есть. — Она стряхнула пепел. — Ведь здесь все, в этой папке, — тяжкий труд, беззаветная преданность, плохая погода, праздники, будни, и торжество, и боль… фотографии разложены не по порядку, но я всего лишь раз взглянула на них и уже знаю о вашей жизни все. И воспринимаю ее как что-то близкое, глубоко личное. Это сделали вы. Благодаря вам я сумела понять вашу жизнь изнутри, увидеть то, что видите вы. Я вижу воодушевление на лицах владельцев. Вижу, какие они разные. Вижу, как многим вы обязаны конюхам. Вижу озабоченность тренеров. Вижу жокеев в минуты веселья. Восхищаюсь их мужеством. В этих снимках ваша душа, и любовь к людям, и понимание жизни. Люди открылись для меня с неожиданной стороны, и это тоже сделали вы.
— Никогда не думал, — сказал я медленно, — что мои фотографии так откровенны.
— Взгляните хотя бы на эту, — сказала Клэр, вытаскивая снимок из палки. — Вот. Посмотрите на этого человека в спецодежде. Он разувает юношу со сломанной ключицей… Каждое его движение причиняет юноше боль, и он старается снять ботинок как можно осторожнее. Не нужно слов, так выразительны их позы и лица.
Она положила фотографию на место и серьезно сказала:
— Мне понадобится время, чтобы все устроить. Можете пообещать, что не пойдете предлагать фотографии другому издателю, как только за мной закроется дверь?
— Даю вам честное слово, — сказал я.
— И смотрите не проболтайтесь шефу, когда он вернется. Я хочу выпустить эту книгу сама. Он тут совершенно ни при чем.
— Хорошо, — пообещал я, с трудом сдерживая улыбку.
— Может, у вас и нет честолюбия, — резко сказала Клэр, — а вот у меня есть.
— Что да, то да.
— Вы же от этого только выиграете. Если книга будет иметь успех, — а я в этом нисколько не сомневаюсь, — получите приличный гонорар. — После недолгой паузы она добавила: — Аванс вам выпишут сразу после подписания контракта.
— Контракта…
— Ну да, контракта. Чему вы улыбаетесь? — спросила Клэр и строго добавила: — Берегите фотографии. Я скоро приеду за ними — одна, без шефа.
С этими словами она всучила мне папку, и я положил ее на прежнее место в бюро, так что, когда вернулся ее молодой энергичный шеф, на столе лежала только папка с видами Ламбурна. Проглядев ее, он сказал, что фотографии им подходят, впрочем, особого восторга не выразил. Вскоре они с Клэр ушли и унесли папку с собой.
Оставшись один, я подумал, что уверенность Клэр по поводу успеха ее будущей книги скоро улетучится. Она вспомнит, что большинство ее знакомых презирают людей, имеющих дело с лошадьми, поймет, что книга жокея о его жизни очень мало кому понравится, и пришлет письмо с извинениями: «Мистер Нор, мне очень жаль, но…»
В общем, я ни на что не рассчитывал. Если придет письмо, можно отправить его в мусорную корзину, не читая.
Глава 11
Я отправился в Суиндон и забрал из фотолаборатории проявленные пленки, которые оставил по пути в Вискантон прошлым утром. Остаток дня я печатал фотографии Ланса Киншипа и его съемочной группы.
Я был почти уверен, что Киншипу работы понравятся. Правда, на некоторых снимках было помимо моей воли заметно, что его общество доставляет коллегам мало радости, но на других мне удалось запечатлеть людей Киншипа в естественных, непринужденных позах, а сам он, в твидовом костюме для верховой езды, казалось, не просто отдавал команды, а дирижировал маленьким оркестром и выглядел так умопомрачительно аристократично, что лучшего не приходилось и желать. В одном из кадров я снял их на фоне мчащихся к финишу взмыленных лошадей; сделал несколько необычных фотографий: крупным планом — Киншип, а съемочная группа позади, расплывчатым пятном. Пару раз я щелкнул Киншипа прямо из-за спины кинооператора и получил несколько сюрреалистических кадров: весь передний план занимала огромная камера, а Киншип стоял посреди поля, высвеченный рассеянным солнечным лучом. Серия рассказывала о преуспевающем дельце, хозяине жизни, блестяще осведомленном о всех тонкостях своей отрасли — этого-то и ждал от меня Ланс Киншип. Неважно, что продукция его фирмы лишь на несколько секунд мелькнет в рекламном ролике: из самого процесса производства мне удалось сделать киноэпопею.
На следующий день, когда фотографии высохли, я, смутно сознавая нелепость своих действий, приклеил к каждой узкую полоску клейкой ленты, на которой напечатал: «Авторское право принадлежит Филипу Нору», как, бывало, много лет назад делал Чарли. Чарли… Он, казалось, буквально заглядывал мне через плечо, напоминая, что в нашей работе не существует мелочей.
Работа.
Само слово вызвало во мне гложущее чувство тревоги.
«Ну нет, — подумал я. — Я был и останусь жокеем».
В субботу утром я проснулся очень рано. Я ждал, что позвонит Гарольд и посоветует сказаться больным, но телефон молчал, и я так истомился ожиданием, что мне уже начало казаться, будто я и впрямь болен. Тем лучше, не придется ничего сочинять.
Звонок раздался без четверти десять.
— Ты здоров? — спросил Гарольд.
— Господи!