Сочинения в четырех томах. Том 1

Уверен, вас заинтересует серия фотографий, которые я прилагаю к данному письму. Из них явствует, что по воскресеньям вы у себя на конном дворе регулярно принимаете лицо, «отстраненное от участия в соревнованиях». Думаю, нет нужды напоминать вам, что руководству подобная продолжительная близость покажется крайне нежелательной и, если это выплывет наружу, ваше право тренировать, скорее всего, будет пересмотрено.

Конечно, я мог бы послать вторые экземпляры фотографий в «Жокей-клуб», но с этим можно подождать, если вы согласитесь на мое предложение.

Ждите звонка.

Искренне ваш,

Джордж Миллейс.»

Беннингтон Форд, третьеразрядный тренер, которому, как все считали, и дохлой кошки не доверишь, проводил тренировки в низине в Даунсе, и любой из проезжающих мог видеть, что происходит у него на конном дворе. Щелкнуть его по дороге домой, не вылезая из машины, для Джорджа не составляло труда.

Фотографий я не нашел, так что не смог бы ничего предпринять, даже если бы захотел. Джордж не назвал имени дисквалифицированного спортсмена — и слава богу. Это избавляло меня от неприятной обязанности принять решение.

Я начал читать второе письмо:

«Уважаемый Элджин Яксли!

Уверен, что вас заинтересует фотография, которую я прилагаю к данному письму. Как видите, она явно противоречит заявлению, сделанному вами под присягой во время одного судебного разбирательства. Уверен также, что члены «Жокей-клуба» немало удивятся, когда перед ними ляжет этот снимок; то же могу сказать и о полиции, и о страховой компании. Я мог бы разослать им отпечатки, но с этим можно подождать, если вы согласитесь на мое предложение.

Ждите звонка.

Искренне ваш, Джордж Миллейс».

В следующем по порядку письме Джордж, видно, решил довести дело до конца. Оно гласило:

«Уважаемый Элджин Яксли!

Рад сообщить, что со вчерашнего дня произошли некоторые события, о которых вам, наверное, будет интересно узнать.

Вчера я посетил фермера, на конюшне у которого вы держали своих злополучных скакунов, и без свидетелей показал ему посланную вам фотографию. Я не скрыл от него, что, скорее всего, будет предпринято новое расследование, где выяснится степень его участия в происшедшей трагедии. Он счел возможным откликнуться на обещание сохранить наш разговор в тайне и снабдил меня увлекательнейшими подробностями дела. Оказывается, лошади живы! А тех, что в назначенном месте в назначенный день пристрелил Теренс О’Три, мой собеседник по вашей просьбе сам задешево купил на местном аукционе. Теренс О’Три знал о замене.

Ваш друг фермер также подтвердил, что после того, как ветеринар сделал настоящим лошадям укол против сапа и, убедившись, что они совершенно здоровы, отбыл восвояси, вы сами приехали в деревню на автофургоне и лично проследили за тем, как их увозили.

Он считает, что вы переправили- лошадей на Восток, где их уже ждал покупатель.

Прилагаю фотокопию его письменного заявления.

Вскоре я позвоню вам с конкретным предложением. Искренне ваш, Джордж Миллейс».

Последний из пяти отпечатков отличался от остальных тем, что заявление фермера было написано от руки, по всей вероятности, карандашом, но буквы вышли того же бледно-серого цвета.

Оно гласило:

«Уважаемый Элджин Яксли!

Я купил лошадей, которых застрелил Теренс О’Три, а настоящих лошадей вы увезли в автофургоне, чтобы переправить на Восток. Заплатили мне за эту услугу хорошо, я не в обиде.

Всегда ваш,

Дэвид Паркер».

Я вспомнил давешнюю самодовольную ухмылку Элджина Яксли… Думал о добре и эле, и справедливости. Об Элджине Яксли — жертве Джорджа Миллейса, и о страховой компании — жертве Элджина Яксли. Думал о Теренсе О’Три, угодившем в тюрьму, и о Дэвиде Паркере, избежавшем наказания.

И не знал, что делать.

Оторвавшись от стула, я на негнущихся ногах вернулся в темную комнату, поместил в рамку оставшиеся негативы и через пурпурный светофильтр сделал почти белый отпечаток. На сей раз на снимке вышло уже не пять маленьких прямоугольников с серым геометрическим рисунком, а пятнадцать.

В ужасе я включил свет, выскочил из темной комнаты и, заперев дверь, отправился на встречу с Гарольдом.

— Ты слушаешь, что я говорю? — рявкнул Гарольд прямо мне в ухо.

— Да-да.

— Что с тобой происходит?

— Ничего, все в порядке.

— Что-то не похоже. Ну ладно, повторю еще раз: I среду в Кемптоне ты скачешь на Коралловом Рифе.

— Коралловый Риф, — прилежно повторил я. — Для Виктора Бриггса. Правильно.

— Умница.

— Он что-нибудь говорил о… вчерашнем?

— Ничего он не говорил, — покачал головой Гарольд. — Мы с ним после скачек пропустили стаканчик. Но ты же знаешь Виктора — не захочет, так из него слова не вытянешь. Все посмеивается, не понятно, с какой радости. Ничего, пока он мне прямо не скажет, что отказывается от твоих услуг, будешь скакать на его лошадях как миленький.

Он протянул мне стакан и банку кока-колы, себе же налил большую порцию виски.