Сочинения в двенадцати томах. Том 3

Наполеон приказал (13 января 1808 г.) министрам финансов и внутренних дел озаботиться, чтобы в Петербурге завелись французские солидные торговые дома вместо «аваптюристов», которые там пока действуют. Он утверждает при этом, что Россия желает оживления сношений с Францией и желает, чтобы «французская» колония начала конкурировать с английской[34].

Хотя на все вышеприведенные жалобы Наполеон не ответил заключением нового торгового договора с Россией, но на практике, по-видимому, были предприняты шаги, облегчившие для французских подданных торговую деятельность в России. Эта сторона дела исчезает из вида, никаких жалоб на стеснения от русских законов и их исполнителей больше не слышно.

3. Зато выступает на первый план третье и самое непреодолимое препятствие: страшное падение русского курса, падение, тесно связанное и с войнами 1805–1807 гг., и с присоединением России при заключении Тильзитского мира к континентальной блокаде.

Одно фатальное внутреннее противоречие тяготело над всеми комбинациями представителей французского торгово-промышленного мира, касавшимися торговли с Россией после Тильзитского мира: они возлагали все свои упования на дружбу Наполеона с Александром и на разрыв Александра с Англией, а между тем именно этот разрыв с Англией страшно понижал покупательную силу русского рынка, экономически угнетал русское землевладение, уменьшал количество звонкой монеты и если не разорял, то прибеднял именно те высшие слои русского общества, которые являлись главными потребителями французских провенансов.

Сбыт во Францию из России материалов, нужных для кораблестроения, был ничтожен и после Тильзитского мира: и англичане постоянно угрозой стояли на всех морях, и полный упадок французской морской торговли не поощрял к постройке торгового флота, и военный флот строился очень туго (а точнее, вовсе не строился), так как колоссальная сухопутная армия поглощала все[35].

Впрочем, французы склонны были еще и так смотреть, что отсутствие англичан может им позволить диктовать свои цены при покупке русских провенансов. Коленкур так и понимал дело: уничтожив торговлю англичан с Россией, французы будут иметь возможность покупать русские провенансы по произвольно низкой цене. В декабре 1810 г. шла речь о закупке двух тысяч штук мачтового леса в России для нужд французского флота. Коленкур спешит сообщить, что эта часть леса была конфискована у англичан, когда Россия им объявила войну (т. е. они уже купили этот лес в России, но не успели тогда его вывезти). А потому французское морское министерство может сделать «une excellente affaire», т. е. купить эти мачты за 50% их действительной стоимости

[36].

Собственно, самым тягостным периодом для русской торговли был первый год союза с Наполеоном (июль 1807 — июль 1808 г.), когда русское правительство считало целесообразным в самом деле мешать англичанам в их сношениях с Империей[37]. Наполеону докладывалось уже в конце 1808 г., что с июля 1807 г. (т. е. с Тильзитского мира) морская торговля на Балтийском море сведена к нулю; Рига, Петербург, Архангельск — в полнейшем торговом бездействии; русские продукты пали в цене за сокращением сбыта.

Англичане не могли простить России Тильзитского мира и в первую голову требовали восстановления прежнего торгового договора. Еще в 1807 г. в ответ на ноту Алопеуса (от 1 августа 1807 г.), объявлявшую о намерении России выступить посредницей в деле заключения мира между Францией и Англией, британский кабинет потребовал, как формулирует одна официального происхождения брошюра, сохранившаяся в Британском музее, «какого-либо доказательства» доброжелательного отношения императора Александра к Англии[38]

. А доказательство это, по предложению англичан, должно было состоять («например») в возобновлении расторгнутого после Тильзита англо-русского торгового договора[39].

В английской публицистике в эпоху между Тильзитом и переходом Наполеона через Неман, в 1812 г., а в особенности между Тильзитом и Эрфуртским свиданием, не раз проповедовалось, что континентальная блокада бьет одним концом английских купцов, а другим — русских дворян, и последних даже больше, чем первых; и что поэтому будто бы молодой государь Александр I в опасности, и ему грозит судьба Людовика XVI или Павла I и т. д.[40] Этот мотив несколько раз встречался в том или ином виде в тогдашней английской публицистике. Торгующие дворяне в России (the trading nobles) тоже страдают (как и англичане — fellow-sufferers with ourselves), и даже больше англичан, — вот мысль, которая разрабатывается еще чаще, чем вышеуказанные алармистские мотивы и пророчества.