Сочинения в двенадцати томах. Том 3

Эти представления, разговоры, упреки повторялись не раз и не два. Отчеты о них чередуются в донесениях Коленкура с другими указаниями, с известиями о недовольстве среди торгового мира в России. «Сторонники Англии и коммерческий мир вообще — все сильно волнуются. Но правительство громко выражает намерение не менять (политику — Е. Т.) и показывает в этом отношении твердость принципов, которым оно следовало со времени Тильзита», — читаем мы в донесении от 20 апреля 1810 г.[46] Один раз Коленкур решается в донесении Наполеону (от 5 февраля 1810 г.) сделать открытие, что и торговля русская не страдает и помещики не страдают, а промышленность даже значительно возросла вследствие континентальной блокады[47]; но эта придворно успокоительная выходка больше в его донесениях не повторяется; по крайней мере он уже не говорит, что

торговля не страдает. Но относительно процветания русской промышленности Коленкур остался того же мнения вплоть до конца своей миссии в России. И в этом отношении он был отчасти прав[48]. В марте 1811 г. он опять настаивает, что хотя русские и жалуются на дороговизну предметов роскоши, на падение курса, но что промышленность в России развивается: основалось много суконных, шелковых, прядильных фабрик; богатые помещики выписывают иностранных рабочих, которые обучают русских рабочих. Открылись также и свеклосахарные заводы, умножаются винокуренные и водочные заводы[49].

* * *

Но если допустить, что промышленность в России, как и во Франции, и в Саксонии, и в Швейцарии, и в герцогстве Берг, и в других местах, могла иметь выгоду от сокращения английского сбыта, то ни внешняя торговля в России, ни зависевший от этой торговли курс рубля все-таки не поправлялись. Власти в Париже ломали себе голову над тем, как бы избавить французских контрагентов России от неблагоприятных последствий этой финансовой конъюнктуры.

Французское правительство полагало вообще, что, вывозя из России натурой плату за французские ввозимые товары, можно «свести к нулю невыгоды» шаткого курса русского рубля. С другой стороны, главным потребителем русских товаров (прежде всего строительных материалов) являлось само же французское правительство[50], значит, оно и могло бы существенно помочь французским импортерам, уплачивая им, что приходится, франками. Весь вопрос сводился (в теории) к тому, как бы русские товары возможно было заполучить. Сухим путем перевозить их вследствие громоздкости и дороговизны путевых расходов было почти немыслимо. Тут большие надежды явились, когда ганзейские города и Голландия были присоединены Наполеоном к Империи[51], но эти надежды не исполнились. Как было сказано выше, французский флот в это время не строился, а потому и строевой лес, и пенька, и т. п. не были нужны в особенно больших количествах.

Было ли для Наполеона тайной, что континентальная блокада разоряет в России именно потребителя французских товаров? Нет, он это знал. Французское правительство отлично понимало[52], что Россия должна иметь сбыт своих продуктов, что без торговли с Англией ей не прожить, что если отнять у нее морскую торговлю, то почти никакой у нее и не останется, по крайней мере в таких размерах, чтобы сохранился курс рубля, чтобы избежать финансовых потрясений[53]. Что же делать? И вот министерство внутренних дел фантазирует на тему, как бы «отчасти заставить Россию забыть большую для нее пользу торговых сношений с Англией»; сделать же это можно так: пусть Франция закупит у России в больших количествах разные сырые продукты, особенно все, что нужно для судостроения, сделать это должно само государство за казенный счет.

Вообще, не желая бороться с причиной, потому что этой причиной расстройства русских экономических дел была именно континентальная блокада, т. е. основная пружина всей наполеоновской политики, французский император пытался бороться с последствиями, поскольку эти последствия вредили французским торговым интересам.

13 января 1808 г. Наполеон продиктовал раздраженную Note, которую велел направить разом в два своих министерства: внутренних дел и финансов[54]. Император рубил гордиев узел, требуя установления своеобразной меновой торговли с Россией. Именно, либо покупая в России товар («мачту»), за эту мачту покупатель будет платить в Париже франками[55]; или же кредиторы русских (например, «негоцианты Лиона и Парижа») будут покупать в России товары, нужные французской казне (за имеющиеся у них русские векселя), а французская казна будет уплачивать им в Париже[56].

Но положение все ухудшалось, и безнадежность его становилась особенно ясной еще и потому, что при всем желании Наполеон не мог сколько-нибудь вознаградить русских экспортеров, лишившихся английского сбыта.