Сочинения в двух томах

1

Но где она, где героиня наша,Где бедная, где любящая Маша?..Убита ли нечаянной грозой?Иль чистая душа и с ней сроднилась?Из уст отца проклятье разразилось,Как гром небес, над юной головой;Надменный свет, ласкающий невеждуИ мытаря, грабителя, шута,Для ней навек закрыл свои вратаС ужасной надписью: «Оставь надежду»...(Ты пал — так падай глубже; не мечтайКогда-нибудь опять увидеть рай,Где человек блажен, безукоризнен,Так скучно-чист, так чопорно-безжизнен.)

2

Мария всё — увы! — пережила...Пережила; она, как прежде, любит.Пусть страсть ее гнетет, терзает, губит, —Ее любовь под бурею былаЕще сильней и пламенней. Казалось,Что дивная душа проснулась в ней;Как под грозой прекрасный цвет полей,Она в слезах, казалось, укреплялась.Пусть свет ее карает и разит,Пусть страшный остракизм на ней лежит,Что суд толпы посильно беспорочной,Ругающей непризнанную страсть,Хотя о ней мечтающей заочноИ каждый миг готовой втайне пасть?

3

А Клавдий? О, как ей мечталось сладкоВсю жизнь свою ему лишь посвятить,Смягчать его, исправить недостатки.Врожденное добро в душе раскрыть.Любовь надеется... Однако нынеНеделя, как исчез он. Жив ли он?И целый мир для Маши стал пустыней.Он вспыльчив, он, быть может, завлеченВ дуэль... Быть может, кровью истекает,И не она как друг при нем была...«Ах, лучше пусть убит, чем изменяет», —Вопило сердце, но она ждала.

4

Звонят. «Он, он!» И молнией блеснулаЕй радость. Взор мгновенно просветлел,Но крик, напрягший грудь, вдруг излетелГлубоким вздохом: сердце обмануло —

То был не он.

Вьюшкин

— Я к вам... я послан к вамОт Клавдия.— От Клавдия? О, боже,Он жив?.. Ах, где он?— Жив-то жив.— Так что же?— Как вам сказать, не знаю, право сам;Довольно трудно, хоть всего два слова.— Ах, говорите, я на всё готова!— Он в полк уехал; срок стал выходить...— Уехал? Без меня? Не может быть,Я вас не понимаю.— Очень ясно:Уехал в полк.— И я пойду за ним.— Послушайте, от вас скрывать напрасно:Отец его суров, неумолим,И Клавдий... вас оставил.— Нет, вы лжете!— С чего ж мне лгать пришла охота вдруг?Вот вам письмо.— Подложное!— Прочтете,Того не скажете.— «Любезный друг,Чтоб избежать несносных объяснений,Мне тягостных, а также и тебе,Беру перо. Оставь все слезы, пени,Сообрази и покорись судьбе.Пора, мой друг, нам наконец расстаться.Ты — умница, ты всё сама поймешь;Ты хороша, одна не пропадешь;Итак, прощай, счастливо оставаться!Верь, не забуду я любви твоей, —На первый раз вот тысяча рублей».— Вот видите, каков он?— Боже, боже!..— Я говорил: ни на что не похожеТы, братец, делаешь; а он свое:Что надоела, надобно ееОставить.— Изверг!— Изверг, и ужасный!Да что вы плачете? Ей-ей, напрасно!Слезинки б я не пролил за него.В его душе — святого ничего!

Он говорит, что женщин только любит,Пока ему противятся оне,Что вопль и слезы только в нем сугубятПрезрение... Мария, верьте мне,Ни ваших слез, ни мыслей он не стоит...Не знаю, право, что вас беспокоит.Да плюньте на него. НесправедливОн к вам; да вы ужель его не знали?Он эгоист бескровный и едва лиКогда любил, быть может, и счастливОн оттого бывал у женщин в свете.Хотите ль знать, каков он? В нем всё ложь,И доброго и чести ни на грош;Письмо — всё вздор; резоны этиВсё выдумки, всё те же в сотый раз.Он просто в Царском, пьет напропалую,Кутит как черт, ведет игру большую.Я очень рад, что он избавил васОт объяснений, — это труд напрасный.Вы стали бы тут плакать, он — куритьИ в потолок пускать колечки дыма...Послушайте... Вы будете любимы.Нельзя вас видеть миг и так уйти,Не полюбить... Клянусь, вы так прекрасны...Не плачьте. Верьте, вы не так несчастны,Как кажется... Клянусь, вам впередиТак много в жизни... Маленькая тучкаПримчалась, и чрез миг пройдет гроза,И эти косы, дивные глаза,И эта ножка, пухленькая ручка...Мария! Дайте вашу ручку мне...

(Целует руку.)

Ах, ручка, ручка! Только ведь во снеТакую видишь... Ангел черноокий,У ваших ног клянусь, любить всегда,Всю жизнь свою любить, как никогдаОн не любил... Не будьте же жестоки,Позвольте мне любить вас, век любить!...И он рукой старался охватитьМарии стан. Его прикосновеньеВдруг вывело ее из онеменья.— Стыдитесь, что вы?— Ангел милый мой!Отдайтесь мне.— Пустите!— Ангел милый!Отчаянье в ней пробудило силы,Глаза зажглись обиды полнотой,

И — хлоп пощечина... Но наш геройНашелся.— Ну, теперь уж расцелую!— Подите вон!— Нет, расцелую!— Вон!Я вас убью!— Ты шутишь шутку злую!Но полно, мир воюющих сторон,И руку! Вы не в духе?— Прочь подите!— Вы шутите?— На шаг лишь подступите,Я размозжу вам голову!— Уйду-с...Эк подняла какую ведь тревогу!Нет, Клавдий, ты надул меня, ей-богу!Бесенок! Право, лучше уберусь...— Ах, Клавдий, Клавдий! Где ты?.. Что со мною?Что сделал ты?

5

И голос ослабел,Румянец, вызванный обидой злою,Угас, и лик как будто помертвел.Недвижная, поникши головою,Она, казалось, силилась понять,Что было с ней... Хваталася рукамиЗа голову, как будто удержатьСтараясь разум; мутными глазамиИскала всё кого-то... Давит грудьСтесненное, тяжелое дыханье...О, хоть бы слезы... Но — увы! — в страданьиИ слезы даже могут обмануть...Потом как бы вернулась сила снова,И вырвались из уст и стон, и слово:«Он обманул!.. Я всем теперь чужда...Он прав, все скажут: он ведь никогдаИ не любил, она одна любила...»И горькое рыданье заглушилоЕе слова...

6

Что ж думала она?Какая мысль в душе свинцом лежала?Что из груди разбитой исторгалоТо стон, то плач, то хохот, то поройВ очах сияло тихою слезой?Одно: «Он разлюбил...» В ней сердце, разум,Вся жизнь ее, казалось, были разом

Убиты этим словом роковым.«О, если б хоть увидеться мне с ним!Вот деньги... О, палач без состраданья!Он выкуп дал позора моего!Ах, где он сам, где низкое созданье?Я б бросила ему в лицо егоЧервонцами... Одно, одно осталось!»И будто светлой мыслию челоВдруг просияло: точно отлеглоОт сердца. Что-то страшное, казалось,Она задумала.

7

Мария шла дрожащею стопой,Одна, с больной, растерзанной душой.«Дай силы умереть мне, правый боже!Весь мир — чужой мне... А отец?.. Старик...Оставленный... и он... Он проклял тоже!За что ж? Хоть на него взглянуть бы миг,Всё рассказать... а там — пусть проклинает!»Она идет; сторонится народ,Кто молча, кто с угрозой, кто шепнет:«Безумная!» — и в страхе отступает.И вот знакомый домик; меркнул день,Зарей вечерней небо обагрилось,И длинная по улицам ложиласьОт фонарей, дерев и кровель тень.Вот сад, скамья, поросшая травою,Под ветвями широкими берез.На ней старик. Последний клок волосДавно уж выпал. Бледный, он казалсяОдним скелетом. Ветхий вицмундирНе снят; он, видно, снять не догадался,Придя от должности. Покой и мирЕго лица был страшен: это былоСпокойствие отчаянья. УнылоОн только ждал скорей оставить мир.Вдруг слышит вздох, и листья задрожалиОт шороха. «Что, уж не воры ль тут?А, пусть всё крадут, пусть всё разберут,Ведь уж они... они ее украли...»Старик закрыл лицо и зарыдал,И чудятся ему рыданья тоже,И голос: «Что я сделала с ним, боже!»Не зная как, он дочь уж обнимал,Не в силах слова вымолвить. «Папаша,Простите!» — «Что, я разве зверь иль жид?»— «Простите!» — «Полно! Бог тебя простит!А ты... а ты меня простишь ли, Маша?»<1845>