Сочинения в двух томах

С тех пор прошли года... Обманут верой страстной,Я в жизни изнемог... Сбылся мой сон ужасный!..Повсюду пламенным мечтам моим в ответВ судьбах народов я читал: «Надежды нет!»С презрением в душе к бессилью человека,Все боли разделив обманутого века,Равно я поражал насмешкою своейИ веру стариков, и страстный пыл детей.Сомненье стало мне и гордостью, и мукой,И им кичился я над чернью близорукой.Лишь тот, кто слышал раз, как, падая, стучитЗемля о хладный гроб, где труп любезный скрыт,Поймет, как тяжело душе, в порыве к благу,С горячей верою, терять на жизнь отвагу;Поймет, как тяжело, стуча рукою в грудь,В отчаяньи стонать: «Всё тщетно! Кончен путь!Нет! с жизнью нечего мне больше лицемерить,В ней нечего любить, и не во что в ней верить!»Болящею душой в забвеньи потонутьХотелось мне, и вот опять я вышел в путь...Дохнуть мне воздухом пустынных мест хотелось,Где сладко некогда мне думалось и пелось..,Я шел — и каждый миг ясней мне образ был,Каким я тот же путь когда-то проходил.Тот образ точно шел теперь со мною рядом,Как мальчик с старцем, то допрашивая взглядомИль словом старика, то мчась за мотыльком,То лепеча с собой бог ведает о чем.И душу умилил мне спутник мой незримый,Святым неведеньем и верою водимый.Вон церковь вдалеке — и он свернул с путиТуда вечерние молитвы принести;

Колодезь — там стоит крестьянка молодая,Толпятся овцы вкруг, у пойла ожидая, —Он деву мысленно Ревеккою зовет.Там жатва: труд кипит, сверкает серп, и вот —Из книги Руфи стих, как рожь, благоуханный,Твердит он, запахом колосьев обаянный...И вот на рубеже лесов и гор родныхБлагословенный сон коснулся вежд моих.Мне снилось: сквозь туман ищу я всё дорогу,Но вот густая мгла редеет понемногу;Долина чудная открылась предо мной,Сады цветут вдоль гор, алеющих зарей;Озера розовым вдали сияют блеском,И воды нежат слух, как арфы, звучным плеском.Прохладный ветерок на голову и грудьПорхнул мне, и едва я им успел дохнуть,Как вижу — предо мной та Муза, что слеталаКо мне в те дни, как мать нам Библию читала,И та же у нее звучала песнь в устах,И в этой пеоне всё, как в утренних лучах,Дышало свежестью — святые сердца грезы,Молитвой тихою исторгнутые слезы,И счастья, и добра высокий идеал...И, слушая ее, я тихо зарыдал.Она ж мне ласково: «Мечтатель одинокий!Как смертный, как слепец свершил ты путь далекий!Из жизни мира ты единый видел миг:Его не обнял ты и смысла не проник!Последуй же туда, где смертных суд смолкает».И вот — небесная мне руку простирает,И, как две горлицы, теряяся в лучахЗлатого утра, мы помчались в небесах.

В странах заоблачных полет наш удержалаОна и молча вниз рукой мне указала.Святая на земле царила тишина.Я жадно узнавал, где город, где страна,В которых я бывал, где тщетно тратил силы,Где лучших сверстников оплакивал могилы...Но — чудо! Города, которые кляня,В слезах отчаянья навек, покинул я,В которых, думал я, всё гибнет без возвратаОт беззакония, слепотства и разврата, —Блистают и цветут! На всем печать труда!Как чайки к ним плывут крылатые суда...Вон слышны молотов удары, вздохи машин,И рог пастушеский, и песнь с лугов и пашен,И, изумлением проникнут, я спросил:«Какой же это мир? Откуда столько сил?Вот край. Он сдавлен злом, но рвется жизнь отвсюду,Как сочная трава сквозь каменную груду.А это что?.. Смотри: там люди строят храм...Ужель то зодчий их?.. Да, точно!.. То он сам!..Его я видел раз... он был тогда ужасен!..Как он задумался! Как силен! Как прекрасен!..»Она ж: «На время дух пытливый усмири.Я трепещу сама. Все силы собери,Как бы готовяся на подвиг чрезвычайный...Я подыму покров теперь с великой тайны».И вот, клубясь, с земли промчался фимиам,Как в арфе струнный гул, послышалося нам,Что звуки носятся по горнему чертогу.И Муза: «То летят мольбы народов к богу!Внимай!» И, трепеща, в мольбах земных племенУслышал я слова: «Отец! ты совершен, —

Да будем, яко ты, и мы все совершенны!»Тут точно с глаз моих покров совлекся тленный,Но Муза мне: «Молись от сердца полноты!Пред человечеством глубоко грешен ты.Знай, к свету жизнь его стремится шагом твердым.В ней страсти розные звучат одним аккордом.И слышит полноту и мощь его лишь бог.Мысль не проходит мир без жертвы и тревог,И зло в руке творца есть жезл вождя железный,Вам указующий на пропасти и бездны.Ты человечества таинственный уделЛишь жизнью смертного измерить захотел...Нет, поколенья в нем, события и люди —Как цвет один, как мысль, как вздох могучей груди.Идет она вперед, безмолвно, как судьба,Ступает на цветы, ступает на гроба,Упадших жертв в среде своей не замечая,То руша, то творя и каждый миг мужая...Безумец, подыми в веселии чело!В самом в нем сила есть, врачующая зло!Там грянет вдруг она торжественным ударом:Войной, и ужасом, и кровью, и пожаром;Здесь — всходит, как заря, в предызбранных мужах,Нередко с царскою порфирой на плечах...Ты плачешь... То слеза любви и умиленья!..Но вижу я в тебе еще одно сомненье.Как созерцаньем звезд, ты мыслию однойО человечестве подавлен и с тоскойТы мыслишь: что же ты в безгранном этом море?Былинка, прах, ничто? Что труд твой? Слезы, горе?Из малых капель слит могучий океан:Так с человечеством, о смертный, ты слиян!

Ты — часть его, ты — луч единого светила!Твой жребий с ним один, в тебе одна с ним сила»!Стремися лучшим быть, трудись, иди вперед —И веруй: чистый труд во благо всех идет...И ты, певец, блажен, — блажен, что знал страданья!Ты утвердишь на них души своей созданья!Терновый путь ведет певца до высоты,Откуда ясен мир, — ее достигнул ты,И пусть из царства зорь, из мира благовоний,И вечной юности, и света, и гармонийНа землю падает святая песнь твоя,Как в знойный день роса, свежащая поля,Как лучшей жизни весть, как пенье вольной птицы,Мелькнувшей узнику в отверстии темницы.Блаженством чистых слез смягчив сердца людей,Та песнь их возродит для новых, лучших дней...»О, речи чудные!.. И я впивал их жадно,Как нива в засуху впивает дождь отрадный...Мой жребий просиял. Мгновенно новый светМне разом озарил событья многих лет...Как шум незримых вод; в грядущем в то мгновеньеПочуял я тоску и радость вдохновенья...И, полн восторга, в путь я снова поднялся...И вот — они шумят, родимые леса!Вот старых лип верхи, и вот, меня встречая,Визжит домашний пес... Вот дом, вот мастерская,И у треножника сидит седой старикИ пишет, прослезясь, Скорбящей Девы лик.Знакомым голосом встревожен, кисть бросает...от с воплем мать бежит, смеется и рыдает,И к сердцу жмет меня, и шепчет в тишине:«На горе ты рожден... но тем и мил ты мне!»<1855> Петербург, Корвет «Баян», 1856-1858