Сочинения в трех томах. Том 1

Это была первая неожиданность, поразившая его как внезапный удар по лбу. Но те же колдовские чары действовали и в тылу. Когда он повернулся еще раз, чтобы отыскать путь, которым ехал из миссии, он увидел в каких-нибудь пятидесяти ярдах от себя сотни выпученных бычьих глаз. Встретив его взгляд, животные, стоявшие в первом ряду, повернули спину; то же сделал второй ряд, третий, четвертый; как войско, повинующееся единой команде, все стадо на глазах Артура повернуло назад. С пробудившейся надеждой, которую он поспешил отогнать прочь, как только что чувство страха, Артур двинулся вперед, постепенно убыстряя шаг, пока ближайшие к нему быки не затрусили прочь тихой рысцой. Они заставили идти тех, что перед ними, те — следующих, и вот все темное войско покатилось вспять, словно море в часы отлива. Он пересек arroyo и уже миновал корраль, когда поднятое тысячами копыт густое слепящее облако пыли заставило его остановиться. Он и раньше слышал позади какой-то смутный гул, который поначалу легко было принять за признак близящегося землетрясения, но сейчас гул заметно усилился. Артур оглянулся. Менее чем в двадцати ярдах от него чернела движущаяся стена голов, рогов и копыт, передовой вал неспешно следовавшего у него по пятам второго прилива. Как мог он позабыть, что окружен со всех сторон!

Быки в первом ряду были уже так близко, что он мог рассмотреть их в отдельности. Быки не были крупными или очень сильными; не чувствовалось в них и злобы или свирепости. Худые, истощенные, жалкие, они выросли в суровых условиях, привычные к голодовке, к шестимесячной засухе, к терзающему их денно и нощно ветру. Они были дикими и не повиновались человеку, но сейчас их выпученные глаза и подергивающиеся головы выражали одно только невинное любопытство. Когда он с криком бросился им навстречу, быки повернули спину и один за другим, ряд за рядом, обратились в бегство, в точности как те, которых он прогнал незадолго до того. О да, он уверен был, что, прогнал их совсем, считал так до той самой минуты, пока не обернулся вновь и не узрел перед собой шишковатые лбы и сцепившиеся рога своих прежних знакомцев. За несколько минут, что он воевал со вторым стадом, они вернулись назад.

С привычной быстротой и логичностью мысли Артур проанализировал свое положение и счел его безнадежным. Развязка была лишь вопросом времени; а времени оставалось совсем мало. Сумеет ли он достигнуть ранчо? Конечно, нет! Успеет он добраться до корраля? Быть может, да. Между ним и корралем толпилось тысячное стадо. Отступит ли оно перед ним? Быть может, отступит. Но не нагонит ли его тем временем другая волна животных?

Чтобы решить один из этих вопросов, он вытащил из кармана крохотный «дерринджер», единственное оружие, какое имел при себе, и выстрелил в ближайшего быка. Пуля поразила быка в плечо, и он повалился на колени. Как и рассчитывал Артур, животные, шедшие рядом, остановились и принялись обнюхивать раненого. Но вслед за тем произошло нечто, чего Артур не предвидел: напиравшее сзади в слепом порыве стадо пересилило их, толкнуло вперед, и не прошло минуты, как раненое животное было затоптано насмерть тысячами копыт. С ужасающей ясностью поняв, что это и есть ожидающий его конец, Артур повернул к корралю и побежал.

Он бежал, зная, что ускоряет тем свою гибель; но другого ничего сделать не мог. Он бежал, слыша, как сзади гудит земля; стадо мчалось за ним. Он бежал, видя, как второе стадо столь же стремительно убегает от него, но думать мог только об одном, о настигающей его судьбе и, пришпориваемый этой страшной мыслью, мчался из последних сил. Я уже имел случай сказать, что Артур был полностью чужд тому, что обычно именуется физической трусостью. Отстаивая дело, которое он считал бы правым, защищая свою честь или оскорбленное самолюбие, наконец, просто в порыве гнева, он встретил бы смерть стойко, без жалоб. Но погибнуть от нелепой случайности, из-за бессмысленного стечения обстоятельств; пропасть без всякой надобности; лечь костьми ни за что; быть задавленным тупыми зверями; погибнуть, как дурак, как безвестный бродяга; пасть смертью, в которой было что-то невыносимо смешное; превратиться в ком растоптанного мяса, которое не опознает ни друг, ни враг, — эта перспектива столь страшила его, была так нестерпима и так мучительна, что бежавший сломя голову утонченный, самолюбивый, гордый своим разумом и волей человек ничем сейчас не отличался от последнего труса. И вдобавок в сознании его маячила суеверная мысль, что ужасный конец ниспослан ему в наказание за некий поступок, который в эту минуту он не смел себе даже назвать.