Сочинения в трех томах. Том 1

— Извольте, идем! — согласился ван Дорн, пожимая плечами.

Когда они подошли к деревьям, тянувшимся вдоль реки, ван Дорн остановился и с улыбкою спросил:

— Ну, теперь, надеюсь, вы мне откроете свою страшную тайну?

— Да, я вам открою… всё. Тайна эта действительно страшная, и вы сейчас перестанете шутить… Вам придется выслушать от меня признание… унизительное признание заблуждавшегося человека!

Ян ван Дорн с понятной тревогою вглядывался в искаженное страшным душевным страданием лицо своего собеседника. Он был вполне уверен, что видит перед собою немного помешавшегося от радости человека, и искренно жалел его. Но по мере того как слова признания срывались с языка Карла де Моора, честный бур, во всю жизнь не сделавший ничего дурного, приходил все в большее и большее негодование. Наконец, когда Моор окончил свою исповедь, ван Дорн, с налившимся кровью лицом и сверкающими глазами, вне себя закричал:

— В довершение всего вы хотели даже убить моего Пита?.. О, это бесчеловечно!.. Это чудовищно!..

Карл де Моор был положительно жалок в эту минуту. С опущенной вниз головою он стоял в позе человека, до такой степени сознающего свою преступность, что никакие слова осуждения не кажутся ему достаточно сильными. Он даже и не пытался оправдываться, хорошо сознавая всю громадность задуманного преступления, только благодаря случаю не приведенного в исполнение до конца.

Овладев немного собою, ван Дорн более спокойно и мягко сказал, хотя горечь так и сквозила в тоне его голоса:

— Зачем вы рассказали мне все это?.. Вы бы лучше скрыли свой ужасный замысел, тем более что вы теперь ведь уже отказались от него.

— Тогда я был бы еще бесчестнее, и мне было бы крайне тяжело пользоваться вашим уважением и расположением! — энергично возразил Карл де Моор.

— Да?.. А если я, не открывая никому ничего, попрошу вас удалиться из нашего лагеря как изменника и предателя, тогда что вы на это скажете?

— Скажу, что это будет справедливым, но слишком незначительным возмездием мне… Я хорошо сознаю, что недостоин принадлежать к обществу таких честных людей, как вы, — обществу, которому причинил столько потерь… Да, я не имею права оставаться с вами… Но я надеюсь, что вы, такой справедливый и честный человек, не заставите моего сына… несчастного, ни в чем не повинного Лауренса, отвечать за… за преступления его отца… Ведь вы не прогоните его? Да?

— О, конечно, нет!.. Но…

— Благодарю!.. Что же касается меня, то случай, вполне естественный в глазах всех, случаи вскоре же избавит от меня не только вас, но и самый мир… Такие люди, как я, не должны обременять собою землю… Но, ради всего святого, умоляю вас не открывать Лауренсу моей ужасной тайны… Пусть он оплакивает меня как любящий сын отца, а не как отверженного человека, который должен был смертью искупить свое тяжкое преступление… Дайте мне слово, что исполните мою просьбу, и я… умру спокойно… Со своей стороны, клянусь вам — я никогда не давал напрасных клятв, — что скоро, очень скоро исчезну с лица земли…

— И вы способны сделать это теперь, Карл? — спросил глубоко взволнованным голосом Ян ван Дорн, пристально вглядываясь в хотя и искаженное страшной мукой лицо Моора, но выражавшее непоколебимую энергию и спокойствие, всегда наступающие после бесповоротно принятого решения.

— Сделаю, баас, будьте уверены! — твердо отвечал Моор. — Быть может, даже сегодня… если вы… настаиваете.

Ян ван Дорн схватил его за обе руки и еще более взволнованным голосом проговорил:

— Нет, вы не сделаете этого, Карл! Я не могу требовать совершенно бесцельного и бесполезного самоубийства. Но раз вы отдаете себя на мой суд, я изберу для вас способ наказания… или, вернее, искупления вашей вины… Пока вы каялись, я в первую минуту был вне себя и невольно подумал: «Какого, однако, страшного… извините… негодяя я принял в свое общество!» Но потом, когда выяснились мотивы, заставившие вас задумать это преступление, я понял, что не негодяй, а только глубоко честный и сильный душою человек способен на такое открытое признание, особенно если ничто не вынуждало его на это. Самоосуждение — одна из ужаснейших нравственных мук, а вы сами осуждаете себя — ив этом начало искупления вашей вины. Вот что я решил относительно вас… Прежде всего примите мой дружеский поцелуй и ответьте мне тем же.

К величайшему смущению преступника, Ян ван Дорн крепко обнял и поцеловал его.

— …А затем, — продолжал он, — я, в качестве бааса, приказываю вам хранить от всех членов нашей колонии вашу тайну так, чтобы никто никогда и не догадался о ней, и даже, если можно, забыть об этом навсегда. Зачем бередить раны? Вы очистили свою совесть вашим чистосердечным признанием, и мы постараемся теперь забыть всё… Я хорошо понял вас и от души прощаю вам ваше заблуждение… Я уверен, что вы теперь добровольно посвятите весь свой ум, всю свою энергию и все ваши богатые познания на нашу общую пользу, — этим вы лучше всего искупите свою вину. Согласны? Давайте руку и обнимите меня как друга.

Карл де Моор зарыдал, как ребенок, и бросился в открытые объятия Яна ван Дорна.