— Моя мать, — говорил он госпоже Сэгин, — была так же добра и кротка, как и вы. Когда вы делаете мне выговор за какую-нибудь неосторожность, например за слишком раннюю прогулку или продолжительное чтение, то я бываю так тронут вашею заботливостью, что с трудом удерживаюсь от желания вас обнять и расцеловать, как родную мать.
— Моя сестра Алиса, — говорил он Зое, — была такая же веселая и хорошенькая, как вы.
В ответ на это Зоя, смеясь, говорила:
— Вы находите меня хорошенькой?.. Мамаша, разве это правда? — и она краснела, продолжая смеяться.
Генрих ни на минуту не расставался с ними; он охотнее занимался музыкой с ними, нежели ботаникой с доктором Рихтером, который, впрочем, своим добродушием и простодушием ему очень нравился.
Дом Сэгинов был расположен посреди обширного огороженного угодья, доходившего до реки. Ограда, закрывающая луг и сад, была очень высока. По верху ее шла живая изгородь из кактусов, колючки которых образовывали непроницаемую стену. Проникнуть внутрь можно было только через тяжелые ворота, снабженные калиткой, но и то и другое всегда было заперто. Сад был великолепен, в нем было множество чужеземных деревьев; ветви их сплетались в густые кущи, что придавало саду девственный вид.
Что касается цветника, составлявшего гордость и забаву Зои, то он изобиловал цветами; запах от них проникал даже в дом.
Садовая ограда доходила, как сказано, до реки и там обрывалась; берег, изрезанный остроконечными пригорками, и глубина воды служили с этой стороны достаточной защитой. Густой ряд каштановых деревьев рос по берегу, а под тенью их стояло несколько зеленых скамеек в испанском вкусе. Только с этой стороны взгляд мог выйти за пределы ограды. Вид был чудесный и простирался на несколько миль по течению Дель-Норте. По-видимому, на другом берегу не было ни жилищ, ни обработанных полей. Пространство сплошь было покрыто каштановыми деревьями. На юге, на крайней линии горизонта, поднималась, как стрела, над опушкою леса церковь Эль-Пазо-Дель-Норте. На западе возвышались остроконечные пики Скалистых гор и так мало еще исследованные Органские высоты, озера которых с их приливами и отливами наводят на охотника суеверный страх. На востоке, на очень дальнем расстоянии, выступал двойной ряд изобилующих золотом Мимбрских гор, куда редко проникают самые отважные охотники, это родина страшных апахов и навагоев.
Почти каждый день Генрих совершал утренние прогулки с дамами и доктором внутри ограды. Их сближение росло и росло. Генрих сознавал теперь, что общество купцов только развлекло, но не утешило его. Сердце его, так много страдавшее от одиночества, теперь утешалось в мирной семейной обстановке. Он любил получать приказания от госпожи Сэгин, как от родной матери, он осыпал ее предупредительной любезностью, он обожал ее. Что касается Зои, то с ней он день ото дня становился все сдержаннее, но каждый раз, когда доктор упоминал о скором прибытии каравана и, следовательно, о неизбежном отъезде молодого человека, у Генриха сжималось сердце.
Вечером в гостиной велась мирная беседа. По просьбе доктора дамы давали маленький концерт. Потом по просьбе Зои Генрих должен был что-нибудь нарисовать в ее альбом. При этом замечалась одна странность: все женские головки выходили у него на одно лицо.
Когда Зоя сделала художнику это замечание, он стал оправдываться. Когда же на суд были призваны мать и доктор, то последний сказал:
— Да ведь это ваше лицо, милая Зоя.
Мать промолчала, но в этот вечер она с дочерью рано ушла из гостиной, а Генрих всю ночь раздумывал. На другой день он имел продолжительную беседу с матерью, начав решительно: «Я люблю вашу дочь!» Она ответила:
— Подождем мужа; если он сочтет вас достойным быть супругом Зои, я рада буду стать на самом деле вашей матерью.
Глава VII
БИОГРАФИЯ ОХОТНИКА ЗА ЧЕРЕПАМИ
Десять дней пролетели незаметно. Госпоже Сэгин и доктору казалось, что Генрих стал членом их семьи; он был и необыкновенно нежным и скромным, рассказывал им свое прошлое и открывал свой внутренний мир, с Зоей был робок. Он ждал возвращения Сэгина, чтобы сообщить девушке о своем намерении. Он не сомневался в согласии Сэгина; мысленно представляя себе его удивление и признательность за предложение со стороны человека, принадлежавшего к безукоризненной и уважаемой фамилии.
Генрих находил, что таким образом он вполне расквитается с Сэгином за собственное спасение, и преспокойно строил планы своей будущей жизни. После свадьбы он тотчас уедет с Зоей из этой дикой страны, где имя ее отца проклято, поселится с нею в Новом Орлеоне и, отбросив всякую мысль о путешествиях, будет наслаждаться полным счастьем. Он бродил с этими мечтами в одно прекрасное утро по берегу под каштанами, когда к нему навстречу выбежала Зоя.