Сочинения в трех томах. Том 1

Генрих дал шпоры своей лошади, хотя это было излишне: Моро, увидев воду, и сам стремился к ней. Минуту спустя лошадь стояла в озере, а Генрих, нагнувшись с седла, собирался зачерпнуть в ладонь, как вдруг его поразило странное поведение Альпа и Моро. Пес с воем выскочил на берег. Лошадь с неудовольствием фыркала.

Очевидно, вода им не понравилась, но Генриху надо было непременно самому убедиться в ее негодности. Он зачерпнул сколько мог ладонью и поднес к губам, вода оказалась соленой.

С этого момента Генрих перестал ясно сознавать окружающее. Когда он впоследствии старался вспомнить, что с ним было, ему казалось, что он, добравшись до возвышенности, слез с лошади. Должно быть, они ехали долго, так как солнце стояло низко на горизонте, и очутились на краю пропасти. Внизу виднелась чудесная река с зелеными берегами… Должно быть, ему хотелось добраться до нее; скала была отвесная, спуска нигде не было… Он слышал шум реки… Какой-то призрак звал его с хохотом к краю пропасти… Он оступился, стал падать, падал долго, бесконечно, а вода была все так же далеко от него. Скала, на которой он испытывал эти адские муки, как будто повисла над ним в воздухе, а солнце красным светом осветило эту хаотическую картину… Дальше он ничего не помнил… За бредом наступила тьма и безмолвие, то есть полное беспамятство.

Глава VI

БОРЬБА ВЕЛИКОДУШИЯ

Когда Генрих пришел в сознание, он увидел себя лежащим на постели; глаза его стали машинально следить за узорами на занавесках. Это были сцены из средневекового мира: рыцари в кольчугах, шлемах и опущенных забралах, верхом на конях дрались и ломали копья, тут были и упавшие наземь, благородные дамы в расписанных гербами платьях, сидя на тяжелых фламандских лошадях, держали на руках соколов, за ними следовали молодые пажи, которые держали своры собак несуществующих более пород.

Генрих глядел на эти фигуры с каким-то детским восхищением. Мало-помалу он стал разбираться в своих мыслях. Голова и память его начали работать, но так, как это обыкновенно бывает у выздоравливающих: грезы и действительность перемешивались самым прихотливым образом.

Утомленный Генрих опять заснул. Когда он проснулся, мысли его были несколько определеннее и яснее: услыхав музыку в комнате, он не приписал ее оруженосцам на занавесе, трубившим в охотничий рог. Он прислушался и различил два женских голоса, певших французскую песню под аккомпанемент испанской арфы. Мелодия была очень приятная, пели ее вполголоса. Генрих теперь яснее сознавал события последнего времени; он далек от Франции, тем более удивительно слышать родное пение.

Он отвернул голову от стены. Занавес был раздвинут; он лежал в большой нарядной комнате, красиво, но беспорядочно меблированной; в ней были люди, одни стояли, другие сидели, некоторые лежали на паркете, и все, казалось, были чем-то заняты. Он видел перед собой фигур десять, но это был обман зрения: он понял, что предметы двоятся у него в глазах, вероятно, от слабости. Он закрыл глаза, опять их раскрыл и постарался сосредоточить свое внимание на окружающих предметах. Тогда он увидел только троих: одного мужчину и двух женщин.

Ближе всего к кровати сидела на низеньком диване дама лет сорока. Арфа, звуки которой слышал Генрих, была перед ней, она продолжала извлекать из нее мелодичные звуки. Дама была, вероятно, очень красива в молодости, черты лица ее выражали благородство и вместе с тем свидетельствовали о сильном внутреннем горе. Больше от забот, нежели от времени, лоб был усеян морщинами, а в роскошных белокурых волосах светилась седина. Несомненно, она была француженка: национальность ее проступала в каждом грациозном движении, в простоте и изяществе наряда.

Недалеко от нее, за столом, стоявшим среди комнаты, сидел человек лет пятидесяти. Он сидел лицом к кровати, и его национальность так же нетрудно было отгадать. Широкий лоб, румяные щеки, выдавшийся подбородок, синие очки, остроконечная ермолка — все обличало в нем немца. Выражение лица не было очень интеллигентно, по-видимому, он принадлежал к той породе людей, которая много знает, но силы творчества не имеет; это ходячие энциклопедии, у которых память играет главную роль и которые очень часто встречаются между немцами. Занятие, в которое он был углублен, обличало в нем неутомимого труженика, для которого классифицировать — настоятельная потребность и величайшее удовольствие. На столе и рядом на полу лежала груда растений, трав и кустарников, которые он в порядке располагал между листами своего гербария.

Рядом с ботаником сидела прелестная молодая девушка, почти ребенок; остановив на ней на минуту свой взгляд, Генрих уже не мог оторваться от этого наивно-очаровательного существа. Не могло быть сомнения в том, что это дочь пожилой дамы: у обеих были одинаково изящные черты, одинаковый греческий профиль. Девушка показалась больному до того сказочно-прекрасной, что окружающую обстановку он на минуту счел опять сном.