Сочинения в трех томах. Том 2

— Не вижу никакого дерева. — И сидевший у окна высунулся еще дальше, вглядываясь в темноту.

— Вот беда, — мрачно отозвался Юба Билл. — Но если кто одолжит ему подзорную трубу, может, он чего и увидит за поворотом да еще по ту сторону холма, ведь дерево-то там. А теперь, — обратился он к человеку с фонарем, — тащи-ка сюда топоры.

— Вот, Билл, держи, — сказал другой пассажир, по виду тоже служащий транспортной конторы, и вытащил из-за голенища топорик. Билл их знал — такие красивые топорики полагаются сопровождающим почту по уставу: он был новенький, блестящий, но совершенно бесполезный.

— Нам тут не лучину щепать, — сказал он презрительно и скомандовал незнакомцу на дороге: — Волоки свой самый большой колун, я знаю, у тебя есть, да поживей!

— Почему Билл так безобразно груб с этим человеком? Ведь если бы не он, мы бы, пожалуй, разбились, — сказал задумчивый молодой журналист, сидевший тут же. — Он разговаривает с ним так, будто тот в чем-то виноват.

— А может, так оно и есть, — понизив голос, ответил почтальон.

— Как так? Что это значит? — раздались тревожные голоса.

— Да ведь на этом самом месте полгода назад ограбили почтовую карету, — пояснил тот.

— О Господи! — воскликнула дама с заднего сиденья, встала и нервно засмеялась. — Может быть, нам лучше выйти на дорогу, не дожидаясь разбойников?

— Уверяю вас, сударыня, решительно никакой опасности нет, — заговорил человек, который до сих пор не проронил ни слова и лишь наблюдал за происходящим. — Иначе почтальон ничего бы нам не сказал да и сам вряд ли покинул бы свой пост возле денежного ящика.

При свете фонаря, который Юба Билл снял и поднес к окну, стало видно, что от этих слов, сказанных не без ехидства, почтальон побагровел. Он собрался было осадить обидчика, но тут Юба Билл обратился к пассажирам:

— Придется вам обойтись одним фонарем, покуда мы не управимся с этим деревом.

— А надолго это, Билл? — спросил человек у окна.

Билл презрительно покосился на изящный топорик, который держал в руке.

— Да уж не меньше, чем на час: ишь какими игрушками нас снабдила Компания, не поскупилась, только ими скоро не сработаешь.

— А нельзя ли нам подождать где-нибудь? — с тревогой спросила дама. — Вон там, в доме, горит огонь.

— Можно попробовать, хотя Компания с этими людьми дружбы не водит, — с мрачной значительностью ответил Юба Билл. Потом повернулся к пассажирам на империале и продолжал: — Значит, так: если кто собирается помогать — слезайте! Думаю, этот безмозглый дурак (речь шла о незнакомце с фонарем, который к тому времени исчез) сообразит прихватить заодно и веревок.

Пассажиры, видимо, золотоискатели и иной рабочий люд, добродушно спустились на дорогу; лишь один не шелохнулся — тот, что сидел на козлах рядом с кучером: ему, видно, очень не хотелось расставаться с удобным местечком.

— Я лучше посижу тут и присмотрю за вашими местами, — сказал он с усмешкой, а добровольцы уже шли за Биллом под мелким дождем. Когда все скрылись из виду, молодой журналист повернулся к даме:

— Если вы и в самом деле собираетесь пойти в тот дом, я охотно провожу вас.

К учтивости молодого человека здесь, возможно, примешивался свойственный молодости дух противоречия: уж очень грубо командовал всеми Юба Билл. Впрочем, ехидный пассажир одобрительно взглянул на журналиста и прибавил прежним ровным, слегка презрительным тоном:

— Вам будет там ничуть не хуже, чем здесь, сударыня, и, разумеется, незачем оставаться в карете, когда ее покинул даже кучер.

Пассажиры переглянулись. Незнакомец говорил очень уверенно, а Билл и впрямь уж чересчур командовал.

— Я тоже пойду, — сказал пассажир у окна. — А ты с нами, Нед? — спросил он почтальона. Тот замялся: он совсем недавно вступил в должность и был еще очень неопытен. Но незнакомец вздумал его поучать, как вести себя при исполнении служебных обязанностей! Нет, этого он не позволит! И потому, просто назло самому себе, он сделал как раз то, чего ему делать не хотелось, и с напускным равнодушием собрался следовать за остальными, не забыв убедиться, что ключ от денежного ящика у него в кармане.

— А вы разве не идете? — вежливо спросил журналист ехидного пассажира.

— Нет, спасибо, — с усмешкой ответил тот, устраиваясь поудобнее. — Я присмотрю за каретой.

Небольшая процессия молча двинулась в темноту. Как ни странно, идти никому не хотелось, кроме разве дамы; журналист и почтальон, несомненно, предпочли бы остаться. Но истинно английский дух непокорства всякому деспотизму заставил их всех тронуться в путь. Они уже подходили к открытой двери некрашеной бревенчатой хижины, состоявшей из четырех комнат, и тут пассажир, ранее сидевший у окна, сказал:

— Я пойду вперед, разведаю, что это за лачуга.

Но он опередил остальных всего на несколько шагов, и все слышали, как он прямо с порога без лишних церемоний представил хозяевам всю компанию и получил довольно сдержанный ответ.