Сочинения в трех томах. Том 2

Утолив голод, мы почувствовали жажду. Несколько часов подряд у нас не было во рту ни капли воды, но бешеная скачка заглушила все ощущения. Сейчас жажда обострилась под влиянием сухости воздуха, жары и дыма.

За весь день после переправы через речку мы не встретили ни одного ручья. В кустарнике не бывает проточной воды. В прерии трапперы тоже не нашли источника. Нас окружала настоящая безводная пустыня. Сознание, что нельзя утолить жажду, усугубляло наши страдания.

Некоторые из рейнджеров прикладывали к губам камешки и холодные пули, другие напились крови убитых животных. Но что действительно смягчало жажду — это сочные стебли кактуса и агавы.

Но облегчение было только временным. Растительный сок освежает воспаленные губы и язык, но почти всегда в нем заключается едкое вяжущее вещество. Как только сок проникает в желудок, жажда становится более мучительной. Так было и с нами.

Кое-кто среди рейнджеров уже поговаривал о том, чтобы отказаться от погони и отправиться в поиски за водой; это было равносильно возвращению к реке, от которой мы отошли на двадцать миль.

В подобных обстоятельствах я не мог прибегнуть к своему авторитету: какая там дисциплина, когда люди изнемогают от жажды! К тому же погоня за Белым мустангом была моим частным делом.

Впрочем, все эти пересуды не особенно тревожили меня. Я мог обойтись без помощи рейнджеров, поскольку трапперы не собирались покидать меня.

К счастью, в критическую минуту дым начал рассеиваться.

Вся трава выгорела. Пожар подходил к концу.

Снова вскочили мы на лошадей и, придерживаясь следов, отчетливых на протяжении нескольких сотен шагов, выехали из зарослей в опустошенную огнем прерию.

Глава LXIX

ВЫЖЖЕННАЯ ПРЕРИЯ

Нет зрелища печальнее прерии после пожара.

Безбрежный океан, по которому катятся вспененные валы, сожженная солнцем вересковая луговина, болотистая равнина после внезапных заморозков — все это тяготит путника своим однообразием. А все же каждая волна имеет свой облик, вереск играет лиловатыми оттенками, и даже болото, покрытое кочками, иногда оживляется древесной растительностью!

Не такова выжженная пожаром прерия. Она бесформенная и бесцветна. Взгляд блуждает по безграничному пространству. Пейзаж, насыщенный далью, утомляет до головокружения. Даже голубой купол неба кажется мрачным в сочетании с черно-бурой землей. Глаз, отравленный степной печалью, уже не воспринимает сияния небосвода.

Зеленеющая прерия наводит скуку, несмотря на яркие свои цветы. Когда мне случалось пересекать подобные равнины, я тосковал по какому-нибудь холму или пригорку, который разделил бы линию горизонта. Так мечтает моряк о встречном корабле или береге, не обращая внимания ни на фосфоресценцию воды, ни на причудливые группы водорослей.

Само по себе сочетание оттенков не может удовлетворить человека.

Цветущая прерия, на первый взгляд прекрасная, быстро надоедает путнику, потому что в ней нет ни жизни, ни движения.

Нетрудно себе представить, до чего однообразна и печальна прерия после пожара. Не подобрать даже слов для описания этого гнетущего пейзажа.

Огонь уже погас. Дым уже не клубился. Лишь кое-где подымался пар над землей. Но справа и слева, вплоть до горизонта, повсюду расстилалась однообразная черно-бурая пустыня, покрытая налетом серебристого пепла.

Все звуки стихли. Воцарилась жуткая тишина. Казалось, будто земля умерла и на нее накинут огромный черный саван.

При других обстоятельствах я, наверное, остановился бы, чтобы поглядеть на эту безотрадную картину, хотя она давала мало пищи воображению. В сущности, в ней не было ничего потрясающего, но даже великолепное и трагическое зрелище не отвлекло бы меня от моих мыслей.

Трапперы значительно опередили отряд. Их лошади подымали облако пыли.

Первое время они ехали напрямик, не разыскивая следов Белого мустанга: они уже проделали эту часть пути до пожара и поэтому знали, какого нужно держаться направления.

Вскоре они остановились, свесились на седлах, они разглядывали землю.

Я усомнился в том, что после пожара можно будет найти следы. Неглубокие отпечатки копыт, наверное, завалены грудой пепла и кучами горелой травы.

Оказалось, однако, что для опытного следопыта эта задача не представляет никаких трудностей.

После минутного колебания трапперы снова тронулись в путь.

Всматриваясь в землю, я замечал только легкие, еле приметные впадины. Сам я никогда не догадался бы, что это отпечатки копыт.

Мы находились в самом сердце прерии. Пожаром было выжжено огромное пространство.

В одном месте следы были запутаны и неясны; нам пришлось сделать короткий привал, чтобы трапперы не торопясь наметили дальнейший путь Белого мустанга.

Движимый любопытством, я окинул взглядом окрестность. Мрачное зрелище представилось мне. Исчезла из виду даже колючая растительность зарослей. Со всех сторон расстилалась обугленная прерия, черная и дикая, которой, казалось, не было конца.

Взгляд мой покоился на безбрежной пустыне. Я впал в какое-то странное оцепенение. Что это, сон или смерть? Неужели все кончено — любовь и страдание?