Ручей имел как раз желаемую глубину. Откос поднимался на полфута, укрывая с головой человека и лошадь. Если русло речонки так же глубоко в верхнем течении, я с легкостью подберусь к лагерю.
Перья индейского головного убора слегка торчали над травами, и так как они выделялись своей яркой расцветкой, я снял их и зажал в руке.
Кроме того, я свернул ягуаровую шкуру, чтобы она не вымокла в воде, и позаботился о сухости пистолетов.
Это отняло две-три минуты.
Чем глубже ручей, тем лучше! Лошадь и человек даже в глубокой воде передвигаются сравнительно бесшумно. Ночь, к сожалению, стояла слишком спокойная, и малейший всплеск был бы слышен далеко, но несколько выше по течению бурлили маленькие пороги, полностью заглушая шум. Я даже не слышал, как ступает по каменистому руслу Моро. Впрочем, пускаясь в дерзкое предприятие, я учел эту «звуковую маскировку».
В двухстах шагах от поросли я оглянулся, чтобы крепко запомнить место засады. Если погоня подойдет вплотную, малейшая ошибка может стать роковой.
Место засады было очень удачно выбрано: гребень холма, там, где спрятались Рубби с Гарреем, порос деревцами особой породы.
Индейцы, поднимаясь из прерии на холм, могли вообразить, что перед ними целый отряд. Длинные, лучеобразные листья зонтичных крон поразительно напоминали военные плюмажи. Большинство этих деревьев, родственных юкке, имело футов шесть в высоту, и при оголенных стволах толщиной с человека и густых кронах, похожих, как сказано, на каску с перьями, рощицу легко было принять за спешившихся кавалеристов.
Если я успею доскакать до Рубби и Гаррея, залп из зарослей юкки остановит самую многочисленную индейскую погоню. Десяток ружейных выстрелов и пять-шесть револьверных в связи с зрительным впечатлением напугают индейцев. Нам поможет причудливость юкки.
Глава ХС
ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
Мы двигались медленно. Довольно вялое течение было все же помехой, так как вода доходила мне до пояса. Я мог бы идти и быстрее, но приходилось нагибаться и следить за головой Моро.
Борьба с течением и невозможность выпрямиться вызвали сильную одышку. Для отдыха я выбирал ямы, где можно было расправить плечи.
Страстно хотелось взглянуть на лагерь, определить оставшееся от него расстояние и освоиться с его топографией, но осторожность не позволяла. Трава на откосе была редкая, как на скошенном лугу, а линия берега настолько плавная, что при свете луны враги могли заметить даже случайно взметнувшуюся руку.
Я жался к левому берегу; откос, согласно предсказанию Рубби, на добрых полфута поднялся над водой. Кроме того, левый восточный берег при низком состоянии луны отбрасывал черную тень почти до середины ручья. Я двигался в этой дружественной тени, укрывавшей меня и лошадь.
По моим расчетам, я подошел к индейской стоянке, но убедиться в этом не смел ввиду острой опасности. Ветер дул от ручья к лагерю. Подведя коня к самой стоянке мустангов, я рисковал, что его учуют индейские лошади. Несомненно, они оповестят весь лагерь звонким ржанием о близости Моро. Ветерок был легкий. Тем хуже! По волнам его плыли тончайшие запахи, в то же время он не заглушал глухого плеска воды, рассекаемой Моро, и стука его копыт по каменистому ложу речки.
Опасность была двусторонняя: нельзя высунуться для разведки — увидят, и нельзя идти дальше — загубит предательский ветерок.
В величайшей нерешительности я остановился. Откуда мне было знать, вести ли Моро вверх по течению или сейчас расстаться с конем? Напрасно прислушивался я к смутным шорохам, долетавшим из лагеря; по ним ничего нельзя было заключить.
Тогда я попробовал оглянуться на холм. Увы! Нет возможности определить расстояние. Глаза мои покоились на уровне ручья.
В отчаянии я обратился к востоку.
Здесь нашел я необходимую веху. В отдалении белел круп мустанга, привязанного к колышку. Лошадь паслась, нагнувшись к травам.
Какое счастье! От меня до мустанга шагов двести! Пастбище означает границу индейского лагеря.
От стана меня отделяло двести шагов, то есть расстояние, на котором я собирался оставить лошадь.
Я был настолько предусмотрителен, что захватил с собой обструганный колышек для привязи коня — предмет, необходимый для всадника в прериях. Моро никогда не срывался с привязи, даже самой непрочной, и я лишь слегка вогнал колышек в землю.
Колышек для Моро был скорее символом, означавшим, что надо стоять на месте. Итак, условно привязав Моро, я простился с ним как с другом и побрел дальше.
Пройдя шагов двенадцать, я заметил, что откос впереди размыт. Прерию пересекала балка, образовавшаяся от стока дождевых вод. Навстречу ей с холмистого берега шла другая.
«Вот, — подумал я, — отличная лазейка для индейцев!»
Вначале открытие меня смутило. Я испугался опасного места. Однако в точке пересечения высохшей балки и ручья промоина оказалась достаточно глубокой.
Я мог не только спокойно миновать балку, но даже извлечь из нее пользу.