Положение, в котором остался Моро, было весьма ненадежным. Мне будет трудно вывести коня на берег, имея индейцев за плечами. Сесть на Моро не составит для меня затруднения, так как хребет его находится на уровне ручья, но вряд ли мой доблестный конь даже отчаянным прыжком, без разбега, выскочит на берег.
Теперь, когда обнаружилась балка, Моро выберется из речного русла так же легко, как в него вошел.
Довольный моим открытием, я вернулся и, отвязав Моро, повел его к промоине. Поставив коня под хорошим заслоном на новом месте, я вторично простился с любимцем.
На сердце полегчало, но я удвоил предосторожность.
Индейский лагерь был так близок, что малейший плеск мог меня погубить.
Я решил выйти из воды не раньше, чем благополучно миную пасущихся на берегу индейских мустангов. Это было безопаснее, чем идти через табун, охраняемый воинами. Внутри лагеря лошади, имея перед глазами множество индейцев, не обратят на меня внимания, а дозорных мой живописный костюм введет, конечно, в заблуждение.
Но, с другой стороны, не в моих интересах было появиться перед лицом всего лагеря, против костров.
Еще с вершины холма я заметил довольно широкую полосу между лагерем и пастбищем мустангов. На этом участке, не утыканном копьями, лишь изредка показывались случайные воины, и я избрал его для дебюта в роли индейца.
Мне удивительно повезло. Крадучись по воде, я прошел под самым носом у мустангов — до того близко, что слышал, как они фыркают и жуют у меня над головой. Однако я подвигался так тихо, что ни один не заржал и не поднял тревоги.
Мустанги через несколько минут остались позади и больше меня не стесняли.
Только теперь я дерзнул поднять голову и увидел скат прерии, на котором расположился лагерь.
Ни души по соседству! В ста шагах от меня индейцы группируются у костров. Они смеются, оживленно беседуют. Никто не оглядывается в мою сторону.
Ухватившись руками за откос, я начал подниматься, подобно черту, вылезающему через люк из театральной преисподней.
Медленно встал я с колен в самом сердце лагеря команчей — таким же индейцем, как любой из краснокожих воинов.
Глава XCI
ЛАГЕРЬ
Я не смел шелохнуться, чтобы не привлечь внимания караульщиков табуна и копошившихся у костров команчей.
Еще вылезая из воды, я напялил на голову парик команча с орлиными перьями. На берегу первой заботой моей было прикрепить сзади к поясу пистолеты…
Я сам удивился проворству, с каким это выполнил; так же стремительно я развернул ягуаровый плащ- Мех, скатанный у меня за плечами, остался сухим. Он закрыл насквозь промокшие плечи и верхнюю часть тела, с которых струилась вода. У мокасинов был довольно жалкий вид, но это меня не печалило. В прерии, на бивуаке, возле ручья, никому не покажется подозрительным индеец с мокрыми мокасинами.
Впрочем, оленья кожа, выделанная по индейскому способу, почти непромокаема. Вода быстро стечет с моих мокасинов, а если и останется влажный глянец, не беда.
Место, где я стоял, было освещено багровыми бликами костра и матовым сиянием луны. Два разнородных источника света боролись, и смешанное освещение было туманным и фантастическим. Меня нетрудно было заметить из середины лагеря, но я был индеец, как все. Никто ко мне не подойдет, беспокоиться нечего.
Но я простоял на месте лишь столько, сколько требовалось, чтобы в общих чертах ознакомиться с обстановкой.
Костров было много. Ночь выдалась холодная. Индейцы зябли и жались к огню. Только немногие бродили поодаль.
Один из костров отличался размерами. В нем было что-то праздничное. Такие костры раскладывают на севере Европы крестьяне в Иванов день. Большой костер пылал в двенадцати шагах от входа в центральную палатку лагеря. Багровые отблески ударяли мне прямо в лицо.
Воины обступили бивуачный огонь. Я видел лица стоявших напротив и спины остальных.
До мельчайших подробностей разглядел я черты раскрашенных физиономий, цветные эмблемы на щеках и на груди и одежду индейцев.
В одежде этих людей было что-то странное. Я приготовился увидеть индейских воинов в мокасинах, с пучками перьев на голове, в бизоньих шкурах, накинутых на плечи, но далеко не все индейцы соответствовали этому описанию. Многие были в серапе и плащах из грубого сукна, в кальцонеро и в настоящих мексиканских сомбреро. Краснокожие в мексиканском наряде!
Кое-кто щеголял военной формой: блестели каски, так называемые шако. Мелькали яркие голубые и красные мундиры, казавшиеся особенно нелепыми в сочетании со штанами и мокасинами из темной оленьей замши.
Я понял причину этого странного маскарада, вспомнив, с какой целью команчи выступили в поход и откуда они возвращаются: на индейцах была одежда убитых и разграбленных горожан.
В чем бы я ни появился, даже в своем военном мундире, я не выделялся бы среди этого пестрого сброда. Единственное, что могло меня выдать, — это цвет моей кожи.
К счастью, несколько человек сохранили свой национальный костюм, но я едва не оказался единственным индейцем в стане команчей.