Содом и Гоморра

С тех пор как г-жа Вердюрен обосновалась в Распельере, она всячески внушала «верным», что, как бы ей ни было неприятно, она обязана во что бы то ни стало пригласить в гости хозяев замка. Тогда на будущий год ей предложат более выгодные условия, говорила она, намекая, что действует из корыстных соображений. При этом она притворялась, будто кошмарный обед в обществе людей, не принадлежащих к тесной компании, внушает ей ужас, и все время откладывала его на потом. Он и в самом деле ее немного пугал по причинам, которые она с некоторыми преувеличениями излагала, хотя в то же время и приводил в восторг тем, что льстил ее снобизму, о котором она предпочитала помалкивать. Словом, ее страхи были наполовину искренни: тесная компания представлялась ей неповторимой, подобные собрания, думала она, складываются раз в несколько столетий, и она трепетала при мысли, что в их круг явятся провинциалы, не имеющие понятия о тетралогии и о «Мейстерзингерах»[217]

, не умеющие вести свою партию в концерте общей беседы и способные своим появлением у г-жи Вердюрен разрушить одну из славных сред, несравненных и хрупких шедевров, подобных сосудам из венецианского стекла, готовым разбиться от одной фальшивой ноты. «И наверняка они самые что ни на есть антидрейфусары и реакционеры», – говорил г-н Вердюрен. «Ну, это мне, положим, все равно, вся эта политика уже у всех в зубах навязла», – отвечала г-жа Вердюрен; сама она была искренней дрейфусаркой, но ей хотелось бы, чтобы перевес дрейфусаров в ее салоне приносил ей преимущества в свете. Между тем дрейфусарство торжествовало в политике, но не в светском обществе. Для аристократов Лабори, Ренак, Пикар, Золя по-прежнему оставались предателями, которые могли только оттолкнуть великосветскую публику от тесной компании. Поэтому после небольшого набега на политику г-же Вердюрен хотелось вернуться к искусству. «Кстати же, Д’Энди и Дебюсси ведь тоже оказались не за Дрейфуса?» – «Что до Дрейфуса, надо будет просто-напросто усадить их рядом с Бришо, – сказала г-жа Вердюрен (профессор, единственный из «верных», был на стороне генерального штаба, что сильно повредило ему в ее глазах). – Мы же не обязаны бесконечно рассуждать о деле Дрейфуса. Но что правда, то правда, Камбремеры меня раздражают». «Верных» будоражило непреодолимое желание познакомиться с Камбремерами, но в то же время они верили в демонстративное нежелание г-жи Вердюрен звать Камбремеров в гости, а потому каждый день в разговорах с ней они перебирали неблаговидные доводы, которые она же сама приводила в подтверждение того, что это приглашение неизбежно, и старались, чтобы эти доводы звучали как можно неопровержимее. «Решитесь уже наконец, – твердил Котар, – и снимете жилье на хороших условиях, они сами заплатят садовнику, вы получите в свое распоряжение лужайку. Ради этого можно и поскучать вечерок. Я только о вашей пользе радею», – добавлял он, хотя, когда, сидя в карете г-жи Вердюрен, встречался на дороге с экипажем старой г-жи де Камбремер, и тем более, когда на вокзале оказывался рядом с маркизом и чувствовал, как его самого унижают железнодорожные служащие, у него начиналось сердцебиение. Сами же Камбремеры жили слишком далеко от светской суеты, а потому даже не подозревали, что многие утонченные дамы говорят о г-же Вердюрен с некоторым почтением; они воображали, будто эта особа водит знакомство только с богемой, не состоит в законном браке и, кроме них самих, никогда не видела людей из «хорошего» общества. С предстоящим обедом они смирились только ради добрых отношений с женщиной, которая снимает у них замок и будет снимать, даст бог, еще много лет, – тем более в прошлом году они узнали, что она унаследовала много миллионов. К роковому дню они готовились в молчании, без шуточек дурного тона. «Верные» уже и не надеялись, что этот день наступит – столько раз г-жа Вердюрен при них назначала дату обеда, а потом опять откладывала. Целью этих колебаний было не только продемонстрировать, какую тоску наводит на нее предстоящий обед, но и держать в напряжении тех членов тесной компании, что жили по соседству и иногда были способны «подвести». Едва ли Хозяйка догадывалась, что «великий день» так же им желанен, как ей самой, но раз уж она убедила их, что предстоящий обед для нее сущая каторга, теперь она могла взывать к их преданности. «Не бросите же вы меня один на один с этими варварами! Наоборот, пускай нас будет побольше, чтобы легче выдержать скуку. Мы, конечно, не сможем разговаривать ни о чем интересном. Среда будет неудачная, ну что поделаешь!»

– В самом деле, – отозвался Бришо, обращаясь ко мне, – полагаю, что госпожа Вердюрен не так уж и рада принимать у себя этих знатных дураков-провинциалов, ведь она такая умница и с таким вкусом готовит свои среды. Вдовствующую маркизу она так и не решилась пригласить и удовольствовалась сыном и невесткой.