Софья Алексеевна

— Что ж им таких слов ранее говорено не было? Сам же и толковал им, владыко, и не раз. Не больно-то помогло.

— Дослушай, государыня, тогда и суди.

— Прости Христа ради, владыко. Слушаю тебя.

— Поучение одно, а перед поучением следует прочесть царские разрешительные грамоты, в которых бы государи наши призывали стрельцов оставить смуту и верно служить царскому престолу, за что получат они всепрощение.

— Ты что, владыко? Бунтовщиков простить? Всех разом? Наказания им никакого не учинить?

— Нешто ты наказания уже не учинила? Казнить начальников надо, чтобы остальным людишкам неповадно было. А коли с каждым разбираться начнешь, всю свою рать потеряешь. Где другую найти?

— Всех простить… Огорошил ты меня, владыко. Не хотела я никому вину спускать, иначе себе конец смуты видела.

— А до конца-то ее еще, ой, как далеко. Не держи гнева в сердце своем, государыня. Гнев-то глаза застит, видеть не дает. Ты о выгоде государственной подумай — что твои обиды да горести! Отрешиться тебе от них надо, коли властвовать решила. Ты за державу обижайся, о ней единой горюй. На то тебя и благословлю. А для крепости увещеваний моих, допущу я всех стрельцов приложиться к мощам апостольским из своих патриаршьих рук. Я же дам патриарший обет в Чудовом монастыре в память чудесного примирения соорудить храм Андрея Первозванного. Со строительством тянуть не будем. По возможности скорее освятим. Будет стоять да на каждый день о благоустройстве жизни нашей напоминать. Трапезную в храме построим большую, просторную, столы в памятный день патриаршии станем каждый год делать. Нешто забыла, государыня, пословицу: грозен государь, да милостив. Тебе такой и следует быть.

— Только бы по-твоему все сложилося, владыко!

— По-моему, по-моему будет, государыня. Сам рейтаром не один год в мирской жизни был, знаю, каково служилым без мира жить, а тут еще дома рядом, жены ждут, не иначе за полками в собор прибегут. При бабах какой бунт.

8 октября (1682), на день памяти преподобного Досифея Верхнеостровского, Псковского, и преподобного Трифона, архимандрита Вятского, в Успенском соборе состоялось торжественное умилостивительное богослужение, которое совершил кир-Иоаким. Патриарх принародно поздравлял царей Петра и Иоанна Алексеевичей с успешным окончанием дела, за что получил широковещательную царскую похвальную грамоту.

— Строиться, Марфушка, начинаю и тебя пригласить хочу.

— Где строиться?

— В Новодевичьем. Палаты себе возвести собираюсь. Отдохнуть иным разом, на богомолье задержаться.

— Там и так палаты есть — Ирины Годуновой.

— Ирины, да не мои.

— Не пойму тебя, Софья Алексеевна. Что на уме-то держишь? Время у тебя сейчас есть строительством монастырским заниматься! Хочешь правду сказать, скажи, нет — и толковать нечего.

— Думала, сама догадаешься.

— В загадки играть не стану. Мало ли что мне на ум взбредет. Толком говори.

— Хочешь толком, ладно. Вот есть у нас Кремль, правда? Великокняжеский, царский, да не мой. Так пусть с моим правлением Москва новый получит, чтоб все дивилися царствованию моему.

— О Борисе Годунове подумала?

— А что Годунов-то содеял примечательного? Только что житье лишнее на Иване Великом возвел[120]

да своим именем его опоясал. Письмена громадные, видны чуть не со всей Москвы, а своего-то дела на грош. Не хочу такого!

— Что ж, ему и впрямь похвастать нечем. А ты что в обители девичьей сделать сможешь?

— Стенами каменными ее перво-наперво обнести. Подумай только, Марфа Алексеевна, стены как кипень белые, верхушки да на башнях узорочье кирпичное красное. И Москва-река рядом, и пруд под боком — все в воде отражаться станет. Красота-то какая!

— Москва-река далеконько, а пруд — это хорошо.

— Колокольню соорудим, чтобы выше Ивана Великого была, непременно выше. Коли на Москву с Воробьевых гор глядеть, чтобы наша колокольня кремлевскому столпу не уступала.

— Ишь как! Может, и твоя правда — чтобы сразу новое царствование видно было. Людишкам лишь бы глаз ласкало, а там — в остальном хоть трава не расти. До зрелищ всяческих они падки — не до дела.

— Для дела время нужно, а они нетерпеливые. Да ты дальше, царевна-сестрица, послушай. Над вратами монастырскими стоит церковь построить во имя Покрова Божьей Матери. Вход в обитель богаче станет, да и на Сергиев монастырь похоже. Для Смоленского собора потребен новый иконостас. Пусть мастера Оружейной палаты потщатся. Хочу, чтоб в новой манере написан был. А в Софийском приделе вместо апостолов соименных святых жен пусть изобразят, все наше семейство.

— Думаешь, владыка согласится? Благословение тебе на то даст? Он ведь у нас ревнитель канонов-то.