Софья Алексеевна

— Слушай, Софьюшка, давно с тобой поговорить хотела. Знаю, любишь князя Василия Васильевича.

— Пуще жизни, сестрица, и крыться с тем не собираюся.

— Любишь — люби, а крыться придется. Куда ты семейство его денешь? Как от детей, внуков и супруги законной, венчанной спрячешься?

— Что мне до них! А княгиня Агафья — так ведь и в монастырь при живом муже постригаются.

— Коли патриарх благословит, а то и целый Собор. Сама знаешь, во всем тебе преосвященный помощник — только не в этом. А ссориться тебе с ним рано. Еще не окрепла ты, Софья Алексеевна, еще чужими именами правишь.

— Еще, говоришь?

— Пока, могу сказать. Неужто правительницей так собираешься и остаться?

— При двух государях венчанных много ли сделаешь!

— Это как за дело взяться. Сама рассуди, от нашего Иоанна Алексеевича добра ждать не приходится. Ни воли нет, ни здоровья. Зато Петр Алексеевич растет кровь с молоком, об дорогу не расшибешь. С ним тебе воевать, вот ведь что.

— Вижу. Князь Василий…

— Хватит, Софья! Слыхать не хочу, что князь Василий тебе поведал. Ума у него палата — ничего не скажешь. На трех языках, как на русском, рассуждать может. Вон как на латынь перейдет, иноземцы лишь руками разводят. Книг перечитал великое множество. На скольких инструментах играть умеет. А вот дворцовой премудрости никогда не превзойдет, как погляжу.

— Да почем тебе знать!

— Гляжу за ним, оттуда и знаю.

— Мало этого, Марфа Алексеевна, слишком мало. Послушала бы, как он на Боярской думе мысли свои излагает! Хоть в книгу записывай.

— О том и речь. В книгу, может быть, а к делу никак. Во дворце не наука нужна — хитрость да изворотливость. Вон как Тараруй за прямоту свою поплатился, и поделом. И пойми ты, растолковать он тебе все растолкует, а как поступать, тут уж тебе одной решать. Ты в деле, ты и в ответе. У князя там родственник, там свойственник, там друг закадычный, а ты одна. Ошибешься — никто на помощь не придет.

— Мне одного князя Василия Васильевича хватит.

— Не хватит. Потому что и его тогда не будет.

— Ты что, разозлить меня, Марфа Алексеевна, собралась? Не советую, ой, не советую.

— Тебя разозлить? Одно слово правды сказать, сестра. Правды! Кто, акромя меня, тебе ее скажет? И злость никакая тут не поможет. Вот собралась ты делами иностранными заниматься — не одного Голицына, ты и Федора Леонтьевича Шакловитого[121] послушай. И не потому, что теперь его поставила Стрелецким приказом ведать. Дальновиден Шакловитый и расчетлив, худого не присоветует. И Голицына, и его послушай, а там и решай.

— Может, и так.

— Только так. Ума твоего на них двоих с лихвой хватит, лишь бы сердце твое жаркое его не помутило. А что любить можешь — твое счастье. Не такого ты, Софья Алексеевна, стоишь, да ведь суженого на коне не объедешь. Все едино с ним встренешься на счастливой дорожке аль несчастливой — про то знать нам не дано.

3 сентября (1683), на день памяти блаженного Иоанна Власатого, Ростовского чудотворца, священномученика Анфима, епископа Никодимийского, и с ним мучеников Феовила дьякона, Дорофея и прочих, приходил к патриарху за благословением после женитьбы стольник, брат царицы Натальи Кирилловны, Лев Кириллович Нарышкин, и патриарх послал с ризничим жене его Прасковье Федоровне образ Богородицы Владимирской.

15 сентября (1683), на день великомученицы Евфимии всехвальной и святителя Киприана, Московского и всея России чудотворца, патриарх освятил в Кремле, под Тайницкими воротами церковь Черниговских Чудотворцев, куда были перенесены мощи святых из Архангельского собора. На освящении присутствовал царь Петр Алексеевич.

17 октября (1683), на день памяти присномученика Андрея Критского, мучеников бессребреников Космы и Дамиана Аравийских и братий их мучеников Леонтия, Анфима и Евтропия, патриарх благословил прудовых дел подмастерья Илью Пилатова, за его прудовую работу, что он строил на Пресне, под Новинским монастырем домовый пруд.

— Свадьбу, свадьбу играть надобно, да поскорее.

— О чем ты, царевна-сестрица? О чем, Марфа Алексеевна?