София. В поисках мудрости и любви

И вот настал час, когда он должен был ее освободить, он знал, что это приведет к непредсказуемым последствиям и станет концом целой эпохи для безлюдного мира. Но разве мог он поступить иначе? Он всецело ей доверял, и если она не хотела нести эту ношу, значит, он должен был ее отпустить. Что он при этом испытывал, не имело никакого значения. Их желания, как всегда, не совпадали, впрочем, у него никогда не было права желать от нее чего бы то ни было, даже во сне.

— Мне хочется тебе кое-что сказать. Возможно, я уже никогда не вернусь в этот мир, но я буду скучать по тебе. Прости, мне никогда не хватало слов, чтобы объяснить это чувство…

Он прикоснулся кистями рук к ее магическому ожерелью, отчего сиддхические глаза зашевелились и вновь попытались погрузиться в тело Падмавати. Однако его руки охватило такое же разноцветное сияние, и он беспрепятственно вынул оберег из ее груди.

— Теперь ты можешь идти, тебе не нужно больше скрываться. В саду тебя будет ждать Джанапутра. Он выглядит почти так же, только он — не бесплотный дух.

Она заглянула в его глаза, в точности, как тогда, и в точности, как тогда, она захотела ему что-то сказать, но ничего не сказала. Она просто выбежала в ночной сад, встретив там Джанапутру — того единственного, кто спустя целую вечность увидел ее, кому она могла полностью открыться. Ее голова кружилась от радости, она глядела ему прямо в глаза, прижималась к нему всем телом. Она была влюблена и бесконечно счастлива, позабыв обо всех своих страданиях и муках. Она была свободна, как никто другой под светом чатур-чандрах, и весь мир был влюблен в нее — весь мир смотрел на нее его глазами.

Перламутровая луна освещала дорожки прекрасного сада. Они прогуливались по берегам водных каналов, в которых распускались чашечки дымчато-голубых кувалий. Их лица и ладони соприкасались, окруженные со всех сторон нефритовыми лианами, свисавшими с деревьев гиацинтовыми гроздями. Мир четырех лун был совершенно уравновешен. В нем не было ничего, кроме красоты, в нем существовала только эта способность к запредельно чистой любви, а все остальное — все остальное было обманом и наваждением. Порхание бабочек, вскрикивание ночных птиц, шуршание трав и звуки падающих капель росы приглушали тихий шепот влюбленных. Огромная вселенная простиралась над ними рукавами фиолетово-розовых туманностей и осыпала дождем драгоценных звезд.

Где-то там, в темноте ночи, приняв невидимый облик нашта-рупа, медитировал дух первопредка ягуаров. Он пытался продлить время, чтобы ничто не могло нарушить эту всесовершенную гармонию. Из его сердечной чакры вырывались потоки космической праны, которые устремлялись на Аирват-двипу, погружая обитателей острова в созерцание снов, от которых невозможно было оторваться. Он полностью выгорал изнутри, осознавая бессмысленность всей той энергии, которая была заперта внутри его сознания, ведь теперь она была не нужна Падмавати. Он сам был не нужен этому миру, и все же он продолжал оставаться в нем. Его сердце сжималось и разжималось, производя глубинные вибрации, от которых начинало вздрагивать эфирное тело Вселенной.

Всю ночь Джанапутра и Падмавати находились в тени сада. Они заснули только под утро, нежно обняв друг друга под ветвями распустившихся баухиний. Впервые Падмавати была счастлива, впервые ей не нужно было скрываться от смерти, ведь она познала любовь — любовь в своем сердце.

Эпизод двенадцатый

Восхождение. Дары Пурусинха

В полдень, когда лепестки баухиний стали осыпаться на землю ароматными хлопьями, облетая с ветвей подобно рою бабочек, глаза Джанапутры устремились к Падмавати, чтобы встретиться с ней взглядом, чтобы вновь дышать ее неземной красотой, чтобы наслаждаться каждым мгновением, проведенным вместе с ней. Но ее не оказалось рядом. Он осмотрел весь сад, который выглядел поразительно тихим, не заметив никаких следов ее присутствия. Смахнув с себя лепестки баухиний, он вбежал во дворец, нисколько не сомневаясь в том, что Падмавати находится где-то здесь. Он обошел все залы, выкрикивая ее имя, заглядывая в роскошные палаты, где крепким сном спали прекрасные девы, но среди них не было его госпожи.

Наконец, он вошел в покои Падмавати, увидав лежавшую возле скамьи гирлянду из свежих орхидей. Он прикоснулся к цветам, но они тут же обратились в прах, который стал развеивать ветерок. Ничего не понимая, царь Джанапутра опустился на колени, нащупав на полу прозрачное покрывало, сброшенное ею. Он собрал его в охапку, глядя на собственные ладони, которых совершенно не было видно под тонкой материей. Затем выбежал из дворца и громко выкрикнул имя Падмавати, все еще надеясь, что она отзовется. Однако никто не отозвался на его крики, и даже кшатрии с косматыми львиными головами продолжали беззаботно дремать, развалившись прямо на ступенях.

— Что здесь происходит? Пурусинх, ты где?! — опомнился Джанапутра.