София. В поисках мудрости и любви

Как с наступлением утра завершается ночь, как прозрение прекращает путаницу мыслей, как меч, разрубающий узел противоречий, как праведный суд, изобличающий ложь, как выздоровление после долгого опьянения, как прорастание семени, оставленного после увядания, как вода, смывающая грязь и сама себя очищающая, как влюбленные наедине, сбрасывающие с себя жаркие одежды. Так наступает последняя Бхагаван-аватара в каждом сознании.

Закончив произносить эти слова, Пурусинх ощутил во всем своем теле необъяснимую легкость, как будто направление гравитации внутри постепенно сменило направление снизу вверх. После чего тело его отделилось от вершины Сахасра-ширы, приподнявшись над ней.

— Пурусинх, к тебе вернулись силы сиддхи! — обрадовался царь Джанапутра. — Ты снова паришь в воздухе!

— Все это происходит спонтанно, — совершенно спокойно ответил старец. — Джанапутра, я начинаю пробуждаться в другие миры и пространства.

— Подожди, Пурусинх, ты не можешь вот так уйти! Ты так и не изложил всей запредельной Истины, — спохватился Джанапутра, пытаясь остановить пробуждение Пурусинха.

— Излагая истину, очень легко ее изолгать. Вот почему маха-риши не излагают всю Истину, а только поддерживают стремление к Ней. Для тех, кто достиг сверхобычной вершины, высшим смыслом становится не достижение, а поддержание.

Пурусинх медленно кружил возле Джанапутры, он левитировал уже так высоко, что протянул ему свою руку, чтобы Джанапутра мог удерживать его еще какое-то время.

— Но я не хочу, чтобы ты уходил! — вопиял Джанапутра. — Не уходи, прошу тебя!

— На вершине этого мира я бы хотел попрощаться с тобой не как с царем, а как со своим сыном, как с частью самого себя. Потому что часть своего пути ты должен будешь пройти без меня, Джанапутра.

— Но я не готов к этому, я не знаю, куда идти. Не оставляй меня, отец!

— Не думай обо мне, Джанапутра! Думай только о запредельной любви — лишь она одна имеет смысл.

Глядя вверх, на безмятежное лицо Пурусинха, висевшего над ним головой вниз, Джанапутра все равно не хотел его отпускать:

— А как же воинство Сатананты? Кто с ним сразится? Мне не выстоять в сиддхической битве без тебя!

— Ты ведь не забыл, как произносить мантру, которой ты меня вызвал, — двинул бровями Пурусинх. — Когда мои силы потребуются тебе, ты всегда сможешь ее прочесть.

Пурусинх обозрел сиддхическим взглядом воинство Сатананты, которое просачивалось к сверхобычной вершине, мечтая захватить и присоединить Ее к темному царству. Он приблизил свой взгляд к каждому воину, вглядываясь в лица теней, поднимающих черные, растрепанные в клочья знамена, восседающих на зловонных, полумертвых лошадях. Он увидал вурдалаков, воинов с головами саранчи и кровожадных шакалов, ощутив их желания, иллюзии и темные страхи, которые движили ими.

Среди них в окружении многочисленной рати царей-самозванцев неспешно ехал наместник Сатананты верхом на коне, извергающем из ноздрей клубы зеленого пара. Закованный в непробиваемые черные доспехи, он скрывал лицо под забралом, чтобы никто не мог его узнать, чтобы никто не догадался, кто на самом деле ведет темные орды по льдам океана Безмолвия. Но когда взгляд Пурусинха встретился с пустыми глазами наместника, он узнал его даже под забралом черного шлема. Он узнал глаза Лючии — падшего ангела Света, и она, ощутив на себе сиддхический взор, тоже как будто узнала его.

— Одной мантрой в сиддхической битве, конечно, не обойтись, — произнес старец, закатывая глаза.

Изо лба Пурусинха на вершину Сахасра-ширы излился поток света, в котором мчался лучисто-белый конь, окруженный защитным сиянием мистической попоны. Он вырвался из потоков сиддхического света и встал на дыбы над океаном Безмолвия, попирая воинов Сатананты корундовым копытом, в котором мерцали звезды и сварги неисчислимых миров.

— Сей конь сверхобычен, Джанапутра! Он не принадлежит ни мне, ни тебе, являясь праджней чистого восприятия — предзнанием, способным опережать самое время. Он будет нести тебя к тем незримым целям, к тем прайоджанам, что избавляют существ от причин, порождающих бремя кармических следствий. Ничто не может его запятнать, кроме твоего же сознания, поэтому содержи его в чистоте, Джанапутра.

— И он поможет сразиться со всем этим воинством?

— Да, но, похоже, ты будешь сражаться не один, — заметил старец.

Над тучами, окружавшими Сахасра-ширу, со всех сторон света поднималось великое воинство. Тысячи тысяч высокогорных грифов летели в апитовых одеждах, удерживая в птичьих лапах молниевидные ваджры. На широких спинах они несли львиноголовых кшатриев, изготовивших к сиддхической битве тришулы, стрелы и луки. А за ними из туч поднимались могучие молодые сфинксы, размеренно взмахивая огромными крыльями.