София. В поисках мудрости и любви

Джанапутра задумался над его словами, и, хотя глаза Пурусинха были прикрыты, он отчетливо осязал, что тот непонятным образом видит все, что с ним происходит, каждое движение его мысли. Пытаясь ответить на его вопрос, Джанапутра тоже прикрыл глаза и догадался, что это была подсказка. Ведь для того, чтобы видеть сны, совсем не обязательно держать глаза открытыми. Для этого требовалось иное — сверхчувственное зрение, и он осознал, что на самом деле всегда обладал таким зрением, только раньше никогда не задумывался, для чего оно было ему дано.

Как только Джанапутра об этом подумал — свист завывавшего снаружи ветра вдруг прекратился, и дышать в разряженном высокогорном воздухе действительно стало легче. Пурусинх тоже заметил, что снежный буран поутих. Он пробил дырку в огромном сугробе, которым замело расщелину, и они стали выбираться из укрытия.

За время, пока они находились под небольшой скалой, свет и тень на гребне Сахасра-ширы успели поменяться местами. Лучи солнца по-прежнему светили ярко, правда, с другой стороны горного склона. Между днем и ночью здесь не ощущалось никаких различий — солнце и вправду как будто обходило вокруг Сахасра-ширы, не опускаясь за кромку земли, но и не поднимаясь выше сверхобычной вершины. Дивясь такому непрестанному движению, Джанапутра произнес прекрасные слова, обращенные не к Пурусинху, а ко всему Происходящему на этой вершине:

— Как солнце не опускается ни днем, ни ночью, любуясь склонами Сахасра-ширы, так же и я созерцаю Падмавати неразлучно пребывающей в моем сердце. Как обогреть ее холодные склоны? Как? Где находится семя, способное здесь прорасти? Со всех сторон покрываю я поцелуями ее тело, но не могу растопить вечные льды. Мы переворачиваемся, обнимая друг друга, и пляшем в наших плясках, как тени от жертвенного костра любви.

— Да, Джанапутра, все так и есть! Когда-то и я мог говорить такими словами, — мечтательно отозвался старик. — Без любви мы просто пустое место… Посмотри, как близка к тебе сверхобычная вершина. Она так близка, что ты можешь коснуться ее! Она уже чувствует твое приближение и начинает слегка вздрагивать. Но не спеши, Джанапутра, у этой вершины нельзя спешить! Требуется еще молчание, чтобы она могла тебя вполне расслышать.

На каждом шагу к сверхобычной вершине время словно замирало, останавливалось, и возникало чувство, что невозможно подняться еще выше. Но каждый следующий шаг что-то менял, опровергая самое представление о возможном. И каждый следующий шаг казался чудом — самым настоящим чудом, от которого на глазах проступали и тут же леденели слезы. С трудом отрывая ноги от снега, они больше не могли говорить. Они отдавали восхождению все свои силы, не думая больше о том, что никогда не смогут вернутся. Ведь они уже возвращались к самым главным своим истокам — к истокам самих себя.

Не понимая, где он находится, не чувствуя под собой ног, Джанапутра приподнял голову и увидал, что гора куда-то исчезла — вместо нее над головой у него приоткрылся бутон бесконечно-синего неба, и он зарыдал. Зарыдал при виде этого неба, потому что на вершину Сахасра-ширы невозможно было подняться. Поистине она была недостижима! Как бы высоко он ни поднимался, он всегда оказывался лишь ее частью. Он всегда был частью Сахасра-ширы — и даже на Ней он оказался лишь частью той сверхобычной вершины, на которую все это время восходил.

Так стоял Джанапутра на сверхобычной вершине, являясь ее продолжением и являясь продолжением самого себя, пока духовная вершина Сахасра-шира не впустила его в свои объятия. Она объяла его так крепко, что он упал и прижался к Ней обмороженными губами.

— Джанапутра, у тебя все получилось! Величайшая из вершин мира покорилась тебе, покорив тебя своей непокорностью, — возликовал, словно дитя, Пурусинх, заглядывая в обындевевшее лицо Джанапутры.

— Пурусинх, я не чувствую ног, и у меня кружится голова. Неужели эта гора раскачивается от ветра?

— Ты чувствуешь это — ты чувствуешь ее танец под собой? — быстро растирая ему ноги, спросил старец. — Так раскачивается и танцует сама Вселенная! Ты еще будешь с ней танцевать, царь Джанапутра! Вот увидишь…

Приведя Джанапутру в чувства, Пурусинх заставил его прыгать и приседать, чтобы согрелись ноги. И только теперь, немного осмотревшись, Джанапутра поразился тому, насколько высокой была Сахасра-шира. Где-то далеко внизу, под сверхобычной вершиной, кольцами кружили снежные тучи. Из этих титанических туч вырастали другие великие вершины Панча-Гири, а в разрывах джиразолевых облаков, за Северными горами, простирался покрытый льдами океан Безмолвия. Ему казалось, что если сделать всего один шаг вперед, то с этой вершины можно было сразу перешагнуть через весь океан! Настолько величественной и возвышенной была духовная вершина подлунного мира.