София. В поисках мудрости и любви

Так говорил Пурусинх с царем Джанапутрой, поднимаясь по снежному гребню Сахасра-ширы. Как две неразличимые бинду-точки передвигались они вверх по резкой линии излома светотени. По одну сторону от них лежала холодная, камфарно-синяя тень, а с другой — сияла ледяная грань безжизненной пустоши. Вместе с ними вверх по склонам бежали струйки поземки, сначала очень медленно, а потом все быстрее и быстрее…

И вот безбрежная волна снега, сдуваемого со склонов Сахасра-ширы, неожиданно взметнулась над ее вершиной и, подобно чудовищной серой лапе, обрушилась на путников снежной пургой. Все заволокло непроглядной пеленой. Едва держась на ногах, они шли наугад под напором пронзительного ветра. Крупинки снега врезались им в кожу, царапали щеки, обжигали руки, словно языки пламени. Необходимо было срочно найти какое-то укрытие, чтобы переждать бурю.

— Спускайся за гребень! — крикнул старик Джанапутре, прикладывая руку к обледеневшей бороде.

Джанапутра, ни разу не видевший снежной бури, кивнул головой, и они стали торопливо спускаться в направлении небольшой скалы, почти целиком занесенной сугробами. За этой скалой ветер дул не так сильно. Пробравшись в горную расщелину, они оказались под низким каменным сводом.

— Еще немного, и нас бы точно замело снегом! — растирая руки, произнес Пурусинх. — Ничего! Сейчас мы тут с тобой обустроимся. Превосходное место! Получше всяких там дворцов, а?

Прислушиваясь к завываниям вьюги, Джанапутра поджал ноги и обхватил их руками, а старик взялся за вещевой мешок. Он развел в лампаде огонь и наломал в жестяной чайник снега. Тепла от масляной лампады было не так много, но Джанапутра по крайней мере перестал стучать зубами, да и Пурусинх сумел отогреть свои кости. Ну, а когда подоспел чай Самадханы, им стало так уютно в этом крохотном убежище, находящемся невесть где над облаками, что уходить отсюда уже не хотелось.

— Держи, царь Джанапутра, похоже, наша с тобой пища сделалась сверхсущной, — сказал Пурусинх, разломив замерзшую и твердую, как лед, хлебную лепешку. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: «Если завтра мы поднимемся на вершину, сил спуститься обратно никому не хватит

». Твои мысли читаются у тебя в глазах. Тебе страшно, и я не удивлюсь, если ты сожалеешь о том, что мы с тобой забрались так далеко.

— Пурусинх, я ни о чем не жалею, — разомкнув обветренные губы, ответил Джанапутра. — Просто на один миг, всего на одно краткое мгновение, когда ты готовил чай, я ощутил… Не знаю, как это сказать, но я ощутил, что ты мой отец.

Обняв Джанапутру за плечи, Пурусинх крепко прижал его к себе:

— Ну, конечно, ты же мой сын, а когда сын и отец вместе, они непобедимы. Не бойся завтрашнего дня, Джанапутра. Запомни эти слова — запомни навсегда, есть лишь один единственный смысл в существовании зла, и он заключается в том, что зло будет повержено.

Пережидая бурю под каменным сводом скалы, они говорили о самом сокровенном, хотя слова их были такими обычными, что ничего сверхобычного в их разговоре не ощущалось. В мире людей так много говорили о единстве Отца-и-Сына-и-Святого-Духа, так много пустословили об этом состоянии, что мало кто представлял, как такое возможно и возможно ли. Все размышления вокруг-да-около носили всегда отстраненный характер, как будто речь шла о Сознании, которое не имело и не должно было иметь ничего общего с человеческим сознанием. Между тем, потаенные смыслы этих и многих других слов предавались забвению, никем не открывались и не читались. Такая вера без внутренних поисков, без живого духовного опыта означала, что миллиарды верующих существ и веровали-то в бездуховного и в такого же отстраненного от них бога.

— Ты задыхаешься, Джанапутра, потому что на этой высоте нет воздуха, пригодного для дыхания, — с сочувствием произнес Пурусинх, когда у Джанапутры открылся удушливый кашель. — Здесь убивает каждое мгновение, но здесь ты можешь пройти одно испытание…

— Испытание? О каком испытании ты говоришь?

— Ты должен очиститься, Джанапутра. Очиститься, чтобы ощутить, как в твоем сознании движется энергия, которая принадлежит не только тебе — она принадлежит всему — и все принадлежит ей. Но это не значит, что ты должен забыть все, отбросить все, что тебя связывало с этим миром. Очиститься — это значит оставить все самое чистое, что в тебе есть. Если этого не произойдет, ты не сможешь задействовать сию тонкую прану, а без нее ты не сможешь дышать на этой высоте.

— Ты хочешь сказать, что я могу дышать без воздуха? — усмехнулся Джанапутра с горечью.

— Всякая рыба думает, что дышать можно лишь под водой. Оказавшись на берегу, она задыхается и не верит в реальность существ, которых видит вокруг, полагая, что они сверхъестественны, что это только сон, — прикрыв глаза, ответил Пурусинх. — Твой сон «нидра» и есть твои недра, и лишь открыв свой потаенный глаз «сва-нитра» ты откроешь глубочайшие свои недра. Ты знаешь, чем дышат существа там, в твоих сновидениях?