София. В поисках мудрости и любви

— Если сам Пурусинх, хранитель Северных гор, не знает, что ожидает сущности по ту сторону смерти, стоит ли верить писаниям риши, которые свидетельствовали о вознесении праведных джива-саттв в занебесье и высшую швета-локу? Возможно, те древние мудрецы, построившие семь великих храмов в подлунном мире, придумали эту веру в потустороннюю жизнь для поддержания оснований духовности, как придумывают поучительные сказки для детей. Тогда бы эту сказочную выдумку или небольшую ложь можно было бы принять. Ведь ты сам только что сказал, что мельчайшая толика яда может стать для больного лекарственным средством.

— Первые мудрецы аджана-локи были людьми, не так ли? — припомнил ягуар мифы безлюдного мира. — Что ж, можно допустить, что эту мысль они принесли с собой из мира людей. Древние человеческие расы истово верили в загробную жизнь, порой наперекор и в ущерб самой жизни. Правда, теперь наши ученые, совсем как ваши в Нагарасинхе, доказывают полную нелепость веры в потустороннюю жизнь. Но всякая наука имеет свои ограничения, Джанапутра.

Сломанные часы не доказывают, что остановилось движение и само время — прекращение деятельности тела не доказывает полную остановку сознания, если оно было связано не только с этим телом. Поистине есть числа, которые никто не в состоянии записать до конца, ибо у них нет конца, и поэтому их называют санкхья-ананта. Есть бесконечно малые садхармы, которые не пусты, но именно они образуют то, что воспринимается саттвами как пустота, называемая иначе асанкхья-бинду. Подобно тому, как в искусстве счета есть такие числа, о которых нельзя сказать, что они четны или нечетны, так же существуют и вопросы, на которые нельзя ответить «да» или «нет» без обмана.

— Но без ответа на этот вопрос разлагаются не только помыслы джива-саттв, умирают и разлагаются целые царства, — рассуждал Джанапутра. — Ни одного жреца нельзя подготовить к богослужениям, ни одного совершенного воина. Именно страх перед смертью и неизбежное приближение ее толкают существ на низменные поступки. С другой стороны, мучительный страх перед загробной жизнью становится прибыльным делом для мошенников и жрецов. Мнимое бесстрашие перед смертью, о котором ныне разглагольствуют в Нагарасинхе, тоже не приводит царство к процветанию. Лишь к жестокости в сердцах и к принижению самой жизни приводит оно. Что бы обо всем этом ни говорили джива-саттвы, вопрос о жизни после смерти для них очень важен.

Немного погодя Джанапутра добавил:

— И вот, ты утверждаешь, что однозначный ответ на него невозможен. Таким образом, ты лишаешь его смысла и сам начинаешь подталкивать меня к отрицанию всего Высшего.

Царь Джанапутра вновь заподозрил в Пурусинхе демоническую природу или, во всяком случае, нечто совершенно иррациональное, неподдающееся никакому объяснению. Видимо, такое недопонимание возникало не только между ними — между Евгением в облике чудовищного Пурусинха и его же собственным астральным двойником — такое недопонимание, по всей вероятности, возникало между любым разумным существом и той первопричиной, которую пытался охватить пытливый ум.

— Твои слова звучат как обвинение, но я тебя не виню. Когда мы чего-то не можем понять, мы всегда говорим, что в этом нет никакого смысла. Так мы воспринимаем неопределенность, убеждая себя в том, что за ней ничего не кроется, и смысл неопределенности действительно не в том, чтобы что-то от нас скрывать.

— В чем же он? В чем смысл вопросов, на которые нельзя ответить «да

» или «нет» без обмана?

— В сохранении множества смыслов, которые от нас скрывает всякая определенность. Каждый способен к состраданию, ощущая, что его самого поджидает смерть, каждый может жить, когда у него есть то, ради чего стоит жить, и каждый будет бороться за жизнь, когда у него есть то, чего следует опасаться. Но кто бы стал сострадать, кто бы стал жить и бороться, удостоверившись в том, что дживы продолжают свое существование после смерти? Разве не в том смысл смерти, чтобы поддерживать сострадание и саму жизнь?

— Первопредок, ты не перестаешь меня удивлять! Просто поверить не могу — ты защищаешь смерть?! — возмутился царь Джанапутра. — То, что причиняет больше всего страданий и горя, что является причиной зла и стольких несчастий! Не будь смерти, исчезла бы скорбь, кошмарные войны, преступные деяния потеряли бы всякий смысл. Не будь смерти, под четырьмя лунами вновь воцарилась бы светозарная эпоха.

— Нет, не смерть защищаю я, — тихо отвечал ему Пурусинх. — Каждая живая клеточка, каждое живое существо втайне мечтает о вечной юности и любви. Что может быть прекраснее? О чем еще можно мечтать? Но думаешь ли ты, Джанапутра, что бессмертие могло существовать, если бы не было смерти?