София. В поисках мудрости и любви

— Риши Девиантара? — скептически изогнул бровь Джанапутра. — Последний мудрец, родившийся человеком?

— Во всем подлунном мире не найдете вы упоминаний о том, что у него была дочь! Он так любил свое дитя, так восторгался ее красотой, что однажды решил наделить ее даром вечной жизни. И он, обладая всеми силами сиддхи, отыскал такой способ. Однако, добившись своего, он не мог больше любоваться ею. Лишь раз в месяц под светом перламутровой луны смотрел он на отражение своей дочери в воде. На склоне лет риши Девиантар повелел возвести для нее великолепный дворец на удаленном острове. Всех своих слуг он отпустил, а самых преданных взял на тот остров, чтобы они и дети их детей оберегали его драгоценнейшее сокровище. Когда же пришло время ему умирать, вышел тот мудрец к своей дочери, попросил за все прощения и, посмотрев на нее в последний раз, тут же испустил дух.

— Хотелось бы взглянуть на эту табличку, — изъявил свое желание Пурусинх, полагая, что Нишакти мог что-то напутать в прочтении.

— Когда чары Майятустры рассеялись, а в роду Раджхаттов родился человек, я раздробил камень на куски и выбросил их в море, — сознался темный маг. — Если бы верховная жрица Наянадхара узнала, какую тайну я от нее скрываю, не сносить бы мне было головы.

— Очень остроумно! — усмехнулся Пурусинх. — Так ты хочешь, чтобы мы поверили тебе на слово?

— Твои преступления возмутительны, Нишакти! После того, что ты натворил, тебя тоже следовало бы раздробить на куски и выбросить в море. Но твое желание жить говорит о том, что у тебя есть то, ради чего тебе стоит жить, — размышлял царь Джанапутра. — Судя по всему, ты в самом деле любишь своих детей.

После этих слов Нишакти смиренно сомкнул передние руки с готовностью исполнить любое решение Джанапутры. Он был готов отправиться в темницу, заползти в самую отдаленную пещеру на окраинных землях, лишь бы ему и его детям была дарована жизнь.

— Ты не можешь быть человеком — это правда, как и то, что я не могу быть ягуаром. Но что мешает тебе поступать как человек — как поступали мудрецы древности? — вопрошал его Джанапутра. — Не только жизнь, но и твое высокое положение можно было бы сохранить в таком случае.

— Все это время черная зависть вела меня к моей цели. Но теперь я вижу — ты подлинный царь, Джанапутра! Не я, не жители Нагарасинха изгнали тебя из этого царства, но ты изгнал нас, ибо царство твое внутри твоего сердца и более нигде. Позволь, я дам тебе один совет, даже если это будут мои последние слова. Для тебя было бы лучше казнить темного мага Нишакти, ибо я ничем не заслужил пощады и не достоин твоего благородного поступка. Душа моя пала так низко, что в ней почти не осталось чести.

— Что ж, выбор за тобой, Нишакти, но исправление твоих темных дел было бы достаточным для тебя наказанием. Прежде всего, тебе придется избавить жителей Нагарасинха от своих личинок и паутины, приведи город в порядок, как было при моей незабвенной матушке Наянадхаре, приструни порочных, образумь дерзких, — пусть думают, что весь мир в одночасье перевернулся.

— Конечно, в подобных делах мне нет равных, — отозвался Нишакти. — Каким бы я ни был, мой опыт, несомненно, пригодится тебе, царь Джанапутра.

— Да, пока не забыл, — добавил от себя Пурусинх, — твой стяг над троном Раджхаттов совершенно не смотрится в обстановке этого зала… И найди, наконец, какое-нибудь средство от этих волдырей!

— Вы… вы меня оставляете? — Нишакти не мог поверить, что царь Джанапутра и ягуар так запросто возьмут и уйдут после всего того, что здесь произошло.

— Мы и так достаточно задержались, но можешь не беспокоиться, я буду присматривать за тобой, — заверил его ягуар, кивнув на орлоголовых стражей, которые с почестью провожали царя Джанапутру.

Так изгнанный царь Джанапутра при помощи первопредка ягуаров обрел то, о чем даже не мечтал, но еще более печальная и неосуществимая мечта посетила его сердце, когда узнал он о тайне Нишакти, об острове Аирват и прекрасной дочери риши Девиантара.

***

Они прогуливались под светом чудесных звезд среди золотых куполов и шпилей, наслаждаясь ночной свежестью на террасах и балконах, прилегающих к верхним ярусам царского дворца. Над кромкой задумчивых гор восходила огромная индиговая луна, она всплывала из самых глубоких глубин виноградно-синего моря, а чуть поодаль от нее медленно парила перламутровая луна, сиявшая переливами жемчужного блеска.

— Движение этих лун, пожалуй, то единственное, что нисколько не изменилось в Нагарасинхе. Когда-то я любил бегать по этим террасам, представляя себя мореходом. Все мое детство пролетело за стенами дворца в изучении этикета, утонченных наук и искусств, которые ни разу не пригодились мне в зарослях усыпальниц Раджхаттов. Не знаю, поймешь ты меня или нет, но именно там, находясь в изгнании, я впервые ощутил себя свободным.

— Ты бы предпочел навсегда остаться в саду релаксации?