Согрей меня

– Андрей, уезжай, – вздохнула Мара и, развернувшись на каблуках, мазнула взглядом по обгоревшему дому.

Ей очень хотелось приблизиться к нему. Вдруг она ошиблась и что-то ещё можно спасти? Вдруг не всё сгорело? От боли защемило сердце. Теперь у неё почти не осталось фотографий Серёжи, его подарков, милых безделушек, которыми он задаривал её с первого дня знакомства. Уничтожены дневники, которые она вела в юности, и бережно заносила в них все воспоминания…

Нет, сегодня она не может. Потом – сейчас у неё просто нет сил.

– Стас, – позвала, а тот подошёл и стал за спиной, снова от всего отгораживая. – Поехали на поле, а? Помнишь? Там хорошо…

И пусть уже наступила зима, и ледяной северный ветер обжигал щёки, поле казалось самым безопасным местом во всём мире. Туда они и поехали, оставив за спиной разгневанного Андрея.

А тот смотрел на удаляющуюся машину, пока та не скрылась за поворотом, а когда исчезла, поднял голову и, глядя на тяжёлые «снежные» облака, тяжело вздохнул. Как же он устал всё портить, как тошно от всего этого и себя самого. Размазня чёртова, тряпка.

В этот момент больше всех на свете он ненавидел Сергея. За то, что встретил Мару первым, за то, что она считала своего жениха таким хорошим. Серёжу все таким считали, только один Андрей знал правду, но так и не отважился её открыть. Благородный идиот.

Тогда, много лет назад, Андрей просто не посмел отбить у брата девушку, хотя и мечтал об этом, как последний придурок. Спать не мог, представляя, что это он, а не Сергей обнимает Мару, целует её, такую нежную, красивую. Самую лучшую.

Из-за этого ведь на Светке женился – глупо, по залёту. Всю жизнь себе и ей испортил, под откос пустил.

Тогда Андрей так и не сумел переступить через кодекс братской чести, не предал Сергея. Смотрел на его счастье и скрипел зубами. И что в итоге получил? Сапогом в душу?

Сейчас Мара просто ушла с этим бородатым придурком, которого почти не знает. А Андрей, сделавший для неё так много, стоит на фоне сгоревшего дома и бессильно сжимает кулаки.

Да чтоб оно всё провалилось, подумал Андрей, и закрыл глаза, вдыхая принесённый ветром запах гари.

Надо забыть её. Не ездить, не пытаться помочь. Она же не нуждается, у неё этот бородатый есть. Нужно взять яйца в кулак и наконец, от неё отказаться.

Надо. Только Андрей знал, что ни черта у него не получится.

Глава 26

– Подождите здесь, у дороги, – Стас положил пару купюр на приборную панель.

Таксист присвистнул и широко улыбнулся.

– Да хоть до утра стоять буду, никуда не денусь, – в голосе сквозило удовлетворение. Потянулся к деньгам, ловко пересчитал, спрятал в нагрудный карман у сердца. – Идите, я подожду.

– Спасибо за разрешение, – хохотнул Стас и, покинув салон, помог выйти Маре.

Она рассеянно улыбнулась, удивительно спокойная и отстранённая. Казалось, её мысли летали где-то очень далеко. Стас застегнул на ней пальто, плотнее намотал на шею шарф, укутав им до носа, и взял за руку.

Здесь, на открытой местности, было значительно холоднее. Ледяной ветер путался в волосах, поднимал пряди, обжигал щёки, но Мара ничего этого не чувствовала. Только тянула за собой Стаса, крепко держась за широкую шероховатую ладонь.

Переплетённые пальцы, сохранённое между ладоней тепло, дрожащий под кожей пульс – общие ощущения, не разобрать, чьё сердце стучит громче.

– Зимой здесь тоже красиво, – Мара улыбнулась, что-то вспомнив. Загрустила, и в уголках глаз заблестели слёзы, похожие на льдинки.

– Очень, – Стас не кривил душой, ему действительно нравилось это место: удалённое от всего мира, уснувшее на зиму поле, которое с первыми весенними лучами оживёт, наполнится жизнью. Но это будет потом. – Когда я был маленьким, я часто прятался на похожем поле. Бывало, целую ночь мог просидеть, до самого рассвета, дрожа от холода и радуясь, что никто меня не найдёт. Казалось, я один во всём мире и в безопасности.

– От кого ты прятался? – Мара поддела носком сапога комок замёрзшей земли, отбросила в сторону, разровняла образовавшуюся ямку. Избегала смотреть в глаза Стасу – знала, что под пристальным вниманием он не откроется.

Для воспоминаний часто требуется тишина и одиночество. Особенно, если в них живёт боль.

– От отца, – произнёс Стас будничным тоном, но Мару не обмануло это напускное спокойствие.

Где-то там, на дне его зелёных глаз, пряталась боль маленького мальчика, пережившего в детстве ужас. Такие раны остаются навечно. Их можно проработать у психолога, с ними можно научиться жить, но иногда они кровоточат.

– Он…

– Он был жестоким ублюдком, – Стас констатировал факт, приводя Мару, выросшую в любви и заботе, в ужас. Разве можно об этом говорить так спокойно? – Бил мою мать до кровавой юшки, издевался. Водил дружков и хвастался перед ними, мол, смотрите, как я ловко загнал свою семью под железный каблук. Я ненавидел его тогда, сейчас просто презираю.

Мара до боли закусила губу, почувствовав на языке металлический привкус – прокусила губу и сама не заметила.