Сокол и ласточка

— А? — удивился Гарри. — На каком это вы заговорили языке?

— По-фламандски. Я вырос в тамошних краях, — ровным тоном отвечала моя питомица, вновь заставив меня восхищаться ее выдержкой. — Иногда я думаю вслух.

— И что ж вы подумали вслух?

— Время к вечеру. Лучше поспешить, а то в темноте можно угодить в болото.

— И то правда. Идемте, мой дорогой друг!

Они вдвоем тянули за веревку, так что здоровая правая рука Логана была занята. И все же Летиция не спускала глаз с «дорогого друга».

До наступления темноты оставалось не меньше часа, над морем еще только начинали сгущаться сумерки. Штурман перестал болтать. Он шел молча и грустно вздыхал.

— Эх, парень, — вдруг обратился он к Летиции на «ты». — Думаешь, я не знаю, о чем ты сейчас думаешь? Я видел, как ты подобрал пистолет Проныры. Ничего, я не обижаюсь. Башка у тебя умная, но ты слишком молод. Не научился еще понимать людей по-настоящему. А я человека насквозь вижу. Поэтому пистолета за пазухой не прячу. И спиной к тебе поворачиваться не поюсь. Я и когда в шахте висел, не очень-то тебя опасался. Знал, что ты не оставишь меня подыхать в черной дыре. В тебе совсем нет вероломства. Это редко у кого встретишь. Такие люди идут на вес даже не золота, а рубинов с алмазами.

Он остановился и повернулся лицом к Петиции. Говорил серьезно и проникновенно, не в своей всегдашней манере.

— А вы не заблуждаетесь на мой счет? — спросила девочка. — Как же во мне нет вероломства, если я сегодня отравил пятнадцать живых душ?

— Это не живые души! — махнул Гарри. — Черномазые вообще не в счет, они нехристи. А Клещ с Пронырой — бессмысленное мясо. Это мы с тобой живые, а они были мумии.

— Кто-кто?

Я тоже навострил уши, не уверенный, что правильно расслышал.

— Мумии — это такие люди, которые по видимости живые, а на самом деле притворяются, — убежденно стал объяснять ирландец. — Я-то давно научился их различать. Есть масса примет. У мумии взгляд тусклый, ей никогда не приходит в голову ни одной необычной мысли. Живет она только ради своего брюха. Господу Богу от этих тварей ни тепло, ни холодно. Неужто ты сам не замечал, что большинство людей какие-то ненастоящие? Будто живут, а будто бы и пет.

Очень интересное наблюдение, и необычайно глубокое! Оно противоречило догматам всех известных мне вероучении, а между тем я тоже частенько не мог отделаться от ощущения, что многие люди похожи на погасшие светильники — не излучают ни света, ни тепла.

— А у нас на «Ласточке», по-вашему, кто живой? — спросила Летиция. Она, как и я, была сбита с толку неожиданным разговором.

Гарри даже удивился:

— Ты еще спрашиваешь? Дезэссар — пройдоха и плут, но душа у него живая. Кабан и его сыновья — совершенные чурбаны, мертвое дерево. Поп, конечно, живой. Из матросов Божий огонек горит в старом добряке Мякише, в глупом Барсуке, в Ерше, хоть он и злобный мерзавец, в сопливом юнге Ракушке. — Он назвал еще несколько имен, и я поразился: ирландец перечислил всех, кто был мне хоть как-то интересен, вне зависимости от симпатий и антипатий. — Все остальные — мумии. Коли подохнут, миру от этого не станет ни лучше, ни хуже. Твой попугай в тысячу раз живее любого из них.

Мне показалось, что я начинаю понимать суть этой диковинной теории. Вероятно, корректнее было бы говорить не о «мумиях», а о людях с непроснувшейся душой — именно так называл Учитель тех, кто живет и умирает, ни разу не задумавшись о высшем смысле своего существования.

— К чему вы мне это рассказываете? — спросила Летиция.

— Называй меня на «ты». Мы теперь, как братья. — Гарри положил ей на плечи обе руки, и раненую, и здоровую. Пальцы, до самых костяшек покрытые бледными веснушками, оказались прямо перед моим клювом. — А говорю я тебе всё это, чтоб ты не считал меня душегубом. Да, Гарри Логан за свою грешную жизнь прикончил немало народу. Если быть точным, двадцать человек. Но средь них не было ни одной живой души, клянусь тебе! Всё это были мумии! Единственное черное пятно на моей совести — Джереми Пратт. Он-то был настоящий, поживей нас с тобой. Но я тебе рассказывал, что мне пришлось защищаться. Это во-первых. Во-вторых, я не убил его, а только ранил. В-третьих, я его перевязал и пытался спасти. А в-четвертых, я назвал в его честь своего любимого сына!

Он смахнул слезу и снова опустил руку Летиции на плечо.

— Неужто ты думаешь, что ради этих цветных камешков, — штурман кивнул на сундук, — я убью настоящего живого человека — такого, как ты?

Девочка посмотрела в его влажные глаза и опустила голову. Ей стало совестно.

— …Нет, не думаю, — тихо произнесла она.

— А зря.

Ирландец крепко сжал пальцы и нанес ей коленом в пах страшный удар, от которого моя питомица согнулась пополам.

Глава двадцать вторая. От неслучайности случайного

Судя по вскрику, Летиции было больно — но не до такой степени, как, очевидно, рассчитывал подлый предатель. От толчка девочка бухнулась на землю, но тут же вскочила на ноги и отбежала назад.