Сокол и ласточка

Каюсь, только теперь я начал догадываться: происходит что-то опасное. И виной тому я. Если б не я, зеленоглазый философ не попал бы в эту каюту и моя девочка не смотрела бы так безнадежно и грустно.

А тут, как на грех, в кубрике опять завели корабельную песню про ласточку и реющего в вышине сокола.

Летиция сердито обернулась, но крикнуть, чтоб не шумели, побоялась. Хотела выйти к матросам, но сняла руку с груди больного, и он жалобно застонал. Пришлось снова сесть.

Кажется, пение не мешало крепкому сну Грея, и девочка успокоилась.

— Вот если бы он не был так богат и красив… — вполголоса продолжила она — и не закончила фразы. — Я и так нехороша собой, а за эти недели вообще превратилась в пугало. Руки красные, в цыпках. Лицо коричневое от солнца. Губы потрескались… Да нет, всё равно ничего бы не вышло. Разве что, если он останется в параличе и ему будет нужен уход… Дура! Мерзавка! — Она ударила себя свободной рукой по губам. — Что ты несешь?!

Боже, боже, до чего же мне было жаль мою бедную девочку! Впервые в жизни я пожалел, что родился на свет птицей, а не лордом-мореплавателем с чеканным профилем и зелеными глазами. Уж я бы сумел оценить в Летиции не только сильные пальцы и убаюкивающий голос. Увы, даже самые умные из мужчин поразительно тупы.

— Клара, ты только послушай! — ахнула вдруг моя питомица. — Ведь это песня про меня! Я слышу ее будто впервые!

Чертовы матросы с душераздирающей стройностью, на два голоса, выводили припев:

…Ни взмыть, ни прижаться к его крылуВовеки — она это знает.Ведь ласточка жмется к земле, ахой!А сокол высоко летает!

И дальше — про то, как она клюет червяка, а он рассекает солнечные лучи. Про то, как она пытается взлететь, но такие высоты ей «не по крылу». Про ее горькие, безутешные слезы.

У Летиции и самой глаза были на мокром месте. Никогда не вслушивалась она в слова так напряженно. Правда и то, что еще ни разу при нас никто не спел так много куплетов этой бесконечной баллады.

Но вот, после очередного «ахой!» история несчастной ласточки, кажется, подошла к финалу.

Певцы сделали паузу, и концовку повел только один из них, тенор:

Но вечером вышло счастье ейЗа муки за все и терзанья…

Слава тебе. Господи, обрадовался я. Слушай, милая, слушай! У ласточки всё закончится хорошо!

Летиция наклонилась в сторону дверного проема и приоткрыла рот — так ей хотелось не пропустить ни слова.

Но и в этот раз дослушать песню нам не довелось.

— Что расселись, лоботрясы?! — грянул в кубрике голос капитана. — Они еще поют! А ну, марш наверх, работы невпроворот!

По палубе зашлепали быстрые ноги, занавеска отдернулась, и в каюту заглянул Дезэссар.

Разбуженный криком лорд Руперт с недоумением уставился на курносую физиономию, обрамленную локонами алонжевого парика.

— Он пришел в сознание! — возликовал наш капитан, устремляя взор к потолку и крестясь. — Какое счастье!

Грей был растроган столь бурным изъявлением радости.

— Благодарю, мсье. Вы очень добры.

— Я всегда говорил, что хорошая оплата способна делать чудеса, — воскликнул Дезэссар, обращаясь к Летиции. — Как только я пообещал вам, док-гор, часть выкупа, вы сразу отнеслись к лечению по-другому!

— Выкупа? — переспросил лорд Руперт. Захотел приподняться, но не смог. Тогда он придал лицу официальное выражение и столь же сухим тоном молвил. — Я догадался, кто вы, сударь — хоть вы и не представились. Вы — капитан судна, которое меня подобрало.

— Не судно подобрало вас, а я, лично я, Жан-Франсуа Дезэссар. Вы — мой персональный пленник. И я знаю, что вы лорд и что у вас денег куры не клюют!

— Не клюют, — подтвердил Грей, с любопытством разглядывая француза. — Но вы-то их, я полагаю, поклюете?

— Можете в этом не сомневаться! — Дезэссар сгложу л, сощурил глаза и, дрогнув голосом, произнес. — Сто тысяч. Да, вот именно. Сто тысяч и ни одним су меньше!

Я понял: он назвал такую огромную сумму, чтобы обозначить точку, с которой начнется торговля. Но лорд Руперт пропустил сказанное мимо ушей.

— От вас пахнет дешевым кальвадосом из гнилых яблок, сударь, — сказал он наконец.

Дезэссар удивился, понюхал свой парик.

— Почему гнилых? Я действительно выпил перед обедом стаканчик, но это очень хороший кальвадос! — Тут он рассердился. — Не морочьте мне голову! Вы согласны на мои условия или нет? Если согласны и дадите честное слово, что не попытаетесь сбежать, я оставлю вас в каюте. Но если заартачитесь — пеняйте на себя. Посажу в трюм, на цепь!

— На цепь я не хочу, — задумчиво молвил Грей, словно размышляя вслух. — Бежать в моем состоянии затруднительно. Пожалуй, я дам вам слово, капитан.

— А сто тысяч ливров?

— Получите. Если только я не передумаю и не возьму свое слово обратно. Но вы не беспокойтесь. Прежде чем покинуть корабль без вашего позволения, я непременно предупрежу вас, что уговор расторгнут.

Капитан заморгал, вникая в сказанное. Судя по выражению дина, такое согласие ему не понравилось.