Сокол Спарты

– Великий, мне уже случалось иметь дело с подобным. Позволь мне вначале поговорить со всеми ними. Если у меня не получится, то Менон может попробовать отозвать хотя бы своих. Может, ему это удастся, или они заспорят, и может вспыхнуть новое насилие. Но как бы там ни было, дай сначала поговорить мне с ними наедине.

– Перед спартанцами у них благоговение, – отметил Кир. – Все мои люди тебя знают, и все народы Эллады смотрят на тебя. Что это, всего лишь миф? Или есть в этом нечто большее, чем дисциплина и опытность во владении мечом?

Клеарх напряженно рассмеялся.

– В Спарте мы не ставим памятников и не ваяем статуй. У нас даже нет городских стен. Стены – это мы, великий. И мы же памятники. Я спартанец, и все спартанцы знают меня, потому что я из их числа.

Он пожал плечами, видя вокруг себя пустые непонимающие взгляды.

– Кто-то рожден, чтобы вести за собой. Кто-то просто рожден. В Лакедемоне мы закаляем не только тело, но и ум. – Он улыбнулся чуть задумчиво, словно что-то припоминая. – Надо сказать, что ум важен ничуть не менее. Поэтому позволь мне попробовать первому. Дай мне обсудить дилемму. Прежде чем кого-то отзывать, сечь или кастрировать. Прошу тебя. Ты же отправляйся со своими персами, обозом и всеми, кто примкнул, туда, где вы должны были остановиться в этот вечер. Я к вам туда приду. Даю тебе мое слово и призываю в свидетели Ариея. Если я не буду убит, то приду.

– Хорошо. Будь по-твоему, – ответствовал Кир.

Самой большой честью для спартанца было бы, если б царевич сейчас тронул коня и ускакал с таким видом, будто вопрос исчерпан.

Тем временем, пока шел разговор, колонну нагнали тысячи иждивенцев при лагере, и в растерянном удивлении оглядывали ряды сидящих воинов, которые о чем-то уже спорили и жестикулировали. Некоторые из женщин, проходя, окликали знакомых им мужчин, но те их или игнорировали, или досадливо отмахивались.

Взгляд Кира упал на табун из нескольких десятков лошадей. В едущих по бокам верховых он признал того молодого афинянина Ксенофонта и его напарника Геспия. Было видно, что лошади, а также стайка оборвышей-пастухов смотрятся вполне неплохо и по ходу обмениваются с сидящими греками новостями. Сцена, такая мирная и будничная, вдруг показалась вопиющей в своей ужасности. У Кира под плащом словно открылось прободение, из которого тошнотно улетучивались все силы. Он встряхнул головой, наддал коню пятками по бокам и тронул его вперед.

– Жду на закате, архонт, – сказал он через плечо. – Вино с меня.

Клеарх оглядел военачальников, что собрались здесь.

– Слышали царевича, друзья? – кивнул он вслед отъехавшему полководцу. – Идемте.

Менон хотел что-то сказать, но его, проходя, двинул плечом Проксен, и момент был утерян. В разных настроениях, от гнева до мрачного смирения, они разошлись, оставляя спартанского тирана наедине разговаривать с греками.

* * *

Клеарх стоял один перед полчищем. Поначалу в него, чтобы отогнать, изредка кидали камни, но затем его соплеменники спартанцы положили этому конец жесткими окриками и жестами. Именно Клеарх вмешался, чтобы в этих жгучих песках между ними не развязалась драка. Под свирепым зноем солнца люди, уже вконец иссушенные, тяжело, по-собачьи, дышали.

– Воины, – успокаивая, обратился он, – соберитесь рядом, ближе, и послушайте меня. Но только не проливайте кровь в этом и без того гиблом месте. Здесь нет ничего, кроме иссохших костей. Хотели бы вы остаться здесь на веки вечные? Думаю, что нет. Так отчего же вы кричите и грозитесь людям, которые еще вчера были вам как братья?

В ответ всколыхнулся разрозненный гул голосов, но Клеарх отрадно заметил, что люд начинает придвигаться ближе. Голос у него был зычный, сильный, которого, он знал, хватит и на тысячи, но только если они соберутся вокруг, как на театральное действо. Он ждал, пока воины соберутся ближе, подзывая их жестами обеих рук, а сам при этом думал. Царевича видно не было, не было и Оронта с Ариеем. Ушли и прочие военачальники, оставив спартанца увещевать воинство, чувствующее, что его предали. Оставалось лишь соображать, как это сделать.

Поначалу рокот, выкрики и шевеление в людской массе преобладали. Кто-то уже сокрушался в содеянном, другие, наоборот, окрепли в своей решимости, продиктованной во многом страхом. Эти спорили на крике, божились и грозили друг другу, но постепенно вокруг Клеарха образовывалась сфера молчания, которая начинала разрастаться, пока не охватила всех. Спартанец стоял перед людьми, а по его лицу стекали слезы. Когда воцарилась тишина, он резким движением, чуть ли не с гневом, вытер их.

– Ну что? Думали, спартанец не умеет плакать? Сейчас мне самое время это делать. Царевич Кир стал моим другом, когда я маялся в изгнании, отвергнутый собственной страной как изгой. Ну а что же теперь? Поскольку вы не желаете идти с ним, я вынужден делать выбор. Вам я командир; ему я друг. Я должен либо порвать нашу дружбу и отправиться с вами, или иже нарушить свою верность по отношению к вам и пойти с ним. Вы поставили меня в немыслимое положение.