Сократ

Сократ отрицает существование олимпийских и всех прочих официальных богов; в противоположность этим слишком плотским, нередко дикарским богам он выдвигает представление о высшем, более совершенном божестве, и с этим божеством у него соединяются понятия добра, красоты, добродетели.

Платон, еще юношей узнавший эти взгляды Сократа, пошел – для себя – еще дальше, переместив это безбожное божество за пределы человеческого мира, определяя, как самого бога, идею добра. Поэтому вопреки властвующим законам Платон видел в Сократе, человеке добром и справедливом, еще и человека в высшей степени набожного.

Платон вздохнул. Как прекрасен мог быть мир! Но для этого все, что составляет жизнь, должно быть пронизано гармонией. Платону страстно хотелось утишить все бурное, необузданное, неупорядоченное. В противоположность Сократу он лучше чувствовал себя в тиши уединения или в обществе избранных, чем на рынке, среди людской суеты. Он представлял себе, что государство должно создавать атмосферу добра и порядка, и считал, что управление таким идеальным государством следовало бы вверить человеку мудрому – философу. Однако, мечтая о мудром философе-правителе, Платон не спрашивал себя – а чьи же интересы должен защищать этот правитель? Не обладал Платон сократовской широтой взгляда, чтоб охватить всех людей, окружавших его. Он делил население по сословиям, учитывал интересы многих – но рабов как людей он в этот круг не включал, хотя в Афинах было почти столько же рабов, сколько свободных граждан. И знал ведь при этом, что есть рабы, куда образованнее и благороднее своих владельцев! Сам встречался с такими и от Сократа слышал – и все же порога его мечты рабы не переступили.

И вот теперь Сократ снова навязывает ему эту проблему. Платон отложил перо. Сегодня он не мог сосредоточиться для работы. Быть может, когда завершится эта история с Сократом… и когда он, Платон, будет где-нибудь далеко от Афин…

– Дидона! – крикнул он. – Я тебя вижу! Ты прячешься за кустом лавра и потихоньку следишь за мной. Зачем? Выходи, станцуй для меня!

Дидона выбралась из кустов, с первых же шагов начав танец. Она скользила среди скульптур и цветов, извиваясь гибкой веткой, ее несшитый пеплос до самой талии обнажал стройные бедра. Груди ее, просвечивающие сквозь прозрачную ткань, вздрагивали.

Платон смаковал эти минуты – минуты грустного прощания с родным домом, прощания с живой и неживой красотой.

Он подозвал Дидону. Она испугалась, увидев в руке его кинжал, но покорно приблизилась, танцуя; запрокинув голову, подставила обнаженное горло. Платон поцеловал его. Потом нарезал кинжалом маленьких желтых роз, украсил ими ей волосы.

– Твой танец – сама поэзия движения. Венчаю тебя за это цветами.

Она просияла. Догадывается ли, что это – дни прощания? Нет. Улыбается. Это хорошо. Не хочу видеть ее слез.

Услышал: стук дверного молотка. Потом знакомый голос. Удивился – что заставило престарелого Критона явиться к нему лично? Затрепетал в смутной тревоге…

Критон, закутанный в гиматий из тонкой ткани, спадающей пышными складками, торопливо шел к Платону под мраморными колоннами, и, несмотря на старость его, походка была твердой и упругой.

– Хайре, дорогой.

Платон двинулся ему навстречу, раскрыв объятия.

– Хайре, дорогой гость!

– Ты нужен мне, мальчик.

Волнение Платона возросло.

– Я?

– Именно ты. И я рад, что ты уже выздоровел.

Критон – совсем не как гость, скорее как хозяин – увел Платона в тень колонн. Сели на мраморную скамью. Напротив них Эрот с лукавым детским личиком натягивал лук, целясь прямо в них своей ранящей сердце стрелой.

– Любовь, – улыбнулся Критон. – Да, любви по силам очень многое… Я принес тебе тайную весть.

– Добрую? – Платон старался угадать это по тону гостя.

– Пока есть только надежда, что она будет доброй, – вздохнул Критон и рассказал: он с друзьями подготовил все для бегства Сократа. Бежать надо нынче же ночью – священную триеру уже видели на горизонте у Эгины. Завтра тюрьму Сократа осадят толпы людей, стражники, и побег станет невозможным.

– А сегодня ночью – удастся? – жадно спросил Платон.

– Наверное. Будем надеяться. Тюремщикам и сторожам я дал достаточно денег за их случайную небрежность… Впрочем, Сократа и так сторожат очень небрежно – видимо, не случайно.

– Другими словами, в твоем предприятии нет ничего опасного? Не поставишь под угрозу себя и других?

– Поставлю, – ответил Критон. – И тебя намерен поставить.

– Ты поступишь так из любви.

– Сократ ее заслужил.

– Я имел в виду себя, дорогой друг. Желая, чтобы я совершил что-нибудь для спасения Сократа, ты проявляешь любовь ко мне, – молвил Платон.

Эти слова порадовали Критона. Так говорят настоящие друзья. И он попросил Платона помочь уговорить Сократа бежать. Платон удивился – о какой малости, совершенно излишней, просит он!

– Да в этом и нужды не будет! Сократ встретит это с радостью!

– Ты уверен?

– Перед ним выбор. С какой стати изберет он худшее? Он так любит жизнь!

– Но разве еще на суде не показал он, что есть вещи, которые ему дороже жизни!