Будучи уверен, что Лоре не выйдет на палубу в эту ночь, я ждал три часа в койке, стараясь не заснуть. Однако, несмотря на все мои старания, я все-таки задремал, и мне привиделось, что Лоре хватился оружия, пропавшего из каюты, и велел застрелить мистера Пофа за то, что он его украл. Тут я проснулся, и мне показалось, что я проспал несколько часов. Я выполз из каюты, услыхал, что матросы разговаривают на палубе, и опять притаился.
Пролежав еще некоторое время и дождавшись, пока на палубе не осталось почти никого, я пробрался к тому месту, где спрятал украденное оружие, ползком по палубе, как кошка, и тихонько стал опускать и револьверы, и кортики в каютный люк, как вдруг оттуда высунулась рука, ухватилась за мою, и я мог передать таким образом все шесть кортиков один за одним.
Только что я сделал это, как на палубе позади меня раздались шаги, я прижался и не шевелился, это вахтенный подходил к рулевому.
Глава XXXVIII. Словно серая змея
Между тем водолазы прилежно трудились со старым Распом, за которым кубинец пристально наблюдал.
Матросам на палубе помогали доктор и естествоиспытатель, работавшие под караулом вооруженных людей.
Так водолазы работали несколько дней, когда наконец Паркли объявил, что последний слиток найден и что не осталось ничего, кроме почерневших и сгнивших обломков корабля.
– Это вздор! – сердито вскричал Лоре. – Там должно быть гораздо больше. Поф, теперь ваша очередь идти. Ищите хорошенько и не возвращайтесь пока не найдете.
Глаза Пофа встретились с глазами Лоре при этих словах, и странное предчувствие овладело Дачем, когда он медленно приготовлялся. Ему казалось теперь совершенно возможным, что, так как сокровища с двух испанских кораблей были собраны, Лоре удовольствуется этим и опять примется за прежнюю тактику. Что он захочет освободиться от него и завладеть женщиной, до сих пор с презрением отвергавшей его, но находившейся в его власти.
Он последнее время не обращал на нее внимания, но в глазах его сверкала страсть, которая каждую минуту была готова вспыхнуть, и Дач решил, что если избавится от опасности в тот вечер, то постарается привести в исполнение план, теперь почти готовый, и действовать пока еще не поздно.
Дач рассуждал, что на шхуне были люди, которые непременно присоединятся к победоносной партии, если первый удар окажется успешным, и этот удар следовало нанести тотчас.
Его вернули к действительности резкие слова Лоре, и когда он стал надевать водолазную одежду и обвел глазами палубу, все очень ясно запечатлелось в его мозгу. Последняя кучка мокрого серебра лежала на палубе; у насоса, накачивать который теперь было их обязанностью, стояли капитан, доктор и Вильсон; а из каюты выходили Эстера и Бесси, ведя Джона Стодвика к скамейке.
Дач видел, что глаза Лоре сверкнули, когда Эстера вышла на палубу, и все жилы молодого человека забились от ярости.
Но он был беспомощен и мог только повиноваться. Притом он чувствовал, что ему не следует тревожить свою молодую жену; поэтому, переглянувшись с нею и стараясь внушить ей уверенность, которой не было в нем самом, он приготовился сойти.
Но прежде он взглянул на прелестное море и берег, а потом с предчувствием наступающей опасности надел шлем, грубо застегнутый Распом, и подошел к лестнице.
Когда он поставил ноги на ступени, ему показалось, что Расп смотрит на него сквозь стеклянные окошечки шлема очень странно и значительно.
«Должно быть, есть опасность», – подумал Дач, спускаясь, и сердце его начало сильно биться. Но когда голова его исчезла под водой, обычные ощущения водолаза одержали верх, он начал улыбаться своему страху и обвинять себя в недостатке мужества.
«Грубое обращение Распа обманывает Лоре и взгляд, с которым Лоре подал ему спасательную веревку, значит, что сегодня что-то произойдет».
Теперь он был в этом убежден. Став на дно, он взял в руку железный прут и начал медленно ходить по сгнившим обломкам и пробовать прутом во все стороны. Песок был расчищен с корабля и можно было видеть, какое большое количество экипажа находилось под палубой, когда потонул карабль и Дач с Паркли решили похоронить в песке кости мертвых.
Пробуя теперь прутом песок, Дач дрожал, касаясь костей, а иногда и черепа. Вдруг он вспомнил о золотом сокровище, известном только одному ему, и улыбнулся при мысли, что почувствовал бы Лоре, если бы узнал, что осталось позади. Думая об этом, он опять засунул железный прут, и сердце его забилось, потому что, если он не ошибался, под обломками старого корабля лежало столько же золота, сколько было оставлено под обломками первого.
Оп продолжал ощупывать, делая глубокие ямы, которые опять засыпались песком, как только он выдергивал прут, и теперь он убедился не в том, собственно, что это было золото, а что очень много металла лежит под песком, может быть, и золота или серебра. Другая проба показала ему, однако, что это было золото, и он стал спрашивать себя, сказать ему об этом открытии или держать в тайне.