Сокровища России

— Куда Вы звоните?

— Не волнуйтесь, все будет тип-топ, — заверил Эдик, улыбаясь. — Алло, могу я Горшкова побеспокоить, Анатолия Ивановича?

— Подождите… — директор встрепенулся.

— Да успокойтесь Вы. Анатолий Иванович? Здравствуйте, из Российского музея вас беспокоят. Я его заместитель, он просил передать вам… простите только что вошел Иван Иванович, передаю трубку. Это насчет картины Серова.

Эдик сунул сотовый телефон в руку Пузырева. И подвинул свой листочек бумаги.

— Анатолий Иванович, здравствуйте… да, новый зам. — Лицо директора словно пригасло. — Я хотел сказать, что реставрация Серова несколько затягивается, извините… — Директор увидел палец Эдика, который настойчиво тыкал в листок бумаги, и лицо его чуть убавило энергии. — И вот еще, Анатолий Иванович, у нас освободились люди, появилась возможность привести в порядок сразу несколько вещей из вашей коллекции… Нет, нет, мне бы хотелось самому отобрать вещи, я заеду к вам… хорошо, сегодня же… да-да… так получилось, что… да, до встречи, Анатолий Иванович.

Пузырев положил сотовый себе в карман, спохватился и передал Эдику. Лоб директора покрылся потом.

— Мне просто дорога репутация Российского музея, — с неприязнью сказал он, — я не могу… так же безответственно рисковать ею. Только поэтому я пошел у вас на поводу. Это не значит, что… простите, как ваше имя-отчество? Из головы вылетело… неудивительно, при ваших новостях.

— Эдуард Максимович Поспелов. Можно просто Эдик. Или Эд. Мы же свои.

— Эдуард Максимович, повторяю, что я… — начал было свою песню директор, но Эдик перебил:

— Ну, хорошо, я понял: Вы — гордость культуры, эталон честности, и все такое. Я только рад сотрудничать с таким человеком. Вопрос в другом — где мои деньги? Пять тысяч долларов. Я должен получить их сегодня. — Эдик, взяв сотовый, нацелил палец в кнопки набора.

— Это… это шантаж? — проскрипел директор.

— Перестаньте. Какой шантаж, если Вы честный человек. Вы меня убедили. Это ваши реставраторы виноваты. Но Вы же не захотите выглядеть ослом, которого подчиненные столкнули в яму. Выбираться придется. Значит, сотрудничать. И подменять коллекцию. Потом Вы все свалите на меня. А пока пришлите пять штук. — Эдик застучал по цифрам телефона.

Директор вскочил:

— Да подождите Вы! Я… у меня нет таких денег… разве только в сейфе посмотреть…

— Я жду.

Директор торопливо отпер сейф в стене, долго шарился там, но через пять минут пятьдесят сотенных долларовых бумажек, пересчитавшись, спрятались в кармане Эдика.

— Только нежелание скандала вынуждает меня, — то и дело повторял Пузырев, — мне дорога репутация Российского музея.

— И еще расписочку накатайте, — сказал Эдик. — Что Вы одолжили у меня триста тонн баксов и обязуетесь вернуть их через неделю.

— Это исключено, — твердо сказал директор. Он начал приходить в себя. — Эдуард Максимович, эти деньги Вы будете требовать с виновного, которого я обязательно найду. Триста тысяч — это огромная сумма. Репутация Российского музея столько не стоит.

Но твердость эта касалась только собственного кармана. Когда Эдик втолковал ему, что вместо расписки лично от директора его устроит какой-нибудь долговой документ от Российского музея, директор стал поддаваться. Эдику пришлось напомнить и о милиции, и о существовании статьи за мошенничество, и о Горшкове, который имеет все необходимые подписи на необходимых документах — лично директорские — для того, чтобы подать в суд и выдрать не меньше двух миллионов. Эдик устал давить, но сумма окупала усталость, и он давил. Кончилось тем, что директор сдался и вызвал секретаршу:

— Людочка, зайди. Ручку, блокнот.

Зашла беленькая секретарша с блокнотом наготове.

— Отпечатайте и принесите на подпись трудовое соглашение следующего содержания… — Директор принялся диктовать. Эдик узнал, что обязуется перевести с французского языка рукопись семнадцатого века «Воспоминание о Руси» француза Пуассона, а Российский музей в лице директора обязуется заплатить переводчику триста тысяч долларов США.

— Не пойдет, — сказал Эдик, когда секретарша ушла печатать. Кто рукопись переводить будет? Не я же?

— Перевод на русский уже существует. Выполнен одним из членов общества дружбы «Россия-Франция». И бескорыстно передан в Российский музей, вместе с рукописью. Есть еще, знаете ли, энтузиасты, чуждые корысти.

— Я ими горжусь, — сказал Эдик. — А ревизоры поверят? Не много ли за перевод?

— Вы рукопись не видели. Чуть не полметра высотой. Парень пять лет работал. Правда, скверно получилось.

— А что Вы хотите от энтузиастов? Вот за триста тысяч вам бы профессионал смастерил высший класс перевода. Если б я не пришел, Вы бы и эти три сотни… среставрировали, да? У вас не должность, а Клондайк. В самом деле, возьмите заместителем, Иван Иваныч.

Директор воспринял это всерьез, его брови поползли вверх:

— Вас?! Такого наглеца? Я в тюрьму не собираюсь. Да у меня и нет заместителя. По штату не положено. Мы — очень бедный музей.