Сокровище пути

Она развернулась и подняла табуретку за две ножки. Через одну небольшую бесконечность табуретка взлетела вверх, к затылку Далкера, и раздался медленный, продолжительный, очень отчётливый хруст.

Далкер всё падал и падал, всплеснув руками, в красном потоке, который кружил вокруг Аяны по комнате.

– ...на! Кирья!! – наконец донеслось до неё.– Кирья, очнись! Бежим! Ну! Ну!

Время восстановило свой ход. Багровая пелена спадала. Аяна тряслась и тяжело дышала, согнувшись над табуреткой.

– Кирья, бежим, сюда идут! – тряс её Верделл. – Хватай мешки! Беги!

Она дрожащими руками подхватила сумку и мешок, запихивая вываленные вещи. Волосы взлетели и на миг заслонили лицо. Стянула кафтан с изголовья... В мешок... Завязки... затянуть. Перешагнуть этого... Тёмное расплывается лужей... Беги. Беги!

- Беги!!!

Она побежала. Лестница, потом налево мимо стойки. Два светильника, порог.

Сзади топот ног. Парни с конюшни? За ними?..

– Быстрее! – отчаянно стонал Верделл, таща её за руку, – Ну быстрее... быстрее!

Кровь стучала в ушах. Верделл кинулся к своей нагруженной сумками кобыле, стоящей у коновязи, и Аяна в одно движение, хватаясь за тёмную гриву, взлетела на Ташту, сбрасывая с его шеи верёвку.

– Инни! Инни!

Ташта присел и выбросил своё молодое, мощное, стремительное тело вправо. Аяна вцепилась в его гриву, рукой и голыми пятками направляя к воротам. Мешок бил её по спине. Волосы полоскались сзади.

– Налево! – крикнул Верделл за воротами. – Быстрее!

Они летели по улице, и несколько запоздалых торговцев шарахнулись с дороги.

-Инни! Инни!

Ташта был потоком, он был ветром, и она была ветром вместе с ним. Они летели на юго-запад, освещенные обеими лунами, и его бока мерно вздымались под ней, а шея опускалась и поднималась. Потом она краем сознания почувствовала, что гнедой устаёт. Она же загонит его!..

Аяна тянула его за гриву, останавливая, умоляя замедлиться, и вот он перешёл на рысь, потом на шаг. Она похлопала его по взмыленной шее.

Две луны моргнули и погасли над ней.

10. Его сокровище

– Ну наконец-то, – сказала олем Нети, гладя лоб Аяны маленькой сухой ладошкой в старческих пятнах. – Шулаг, милая, что ж ты так. Ты ж его чуть не потеряла.

Аяна моргнула раз, другой, и ещё. Лицо олем Нети плыло перед её глазами, темнея и размываясь. На его месте проступали другие черты. Круглое, темно-золотистое лицо со сморщенной кожей, маленький нос, темные, раскосые, пытливые узкие глаза. Медные серьги в сморщенных мочках ушей, расшитая войлочная шапка с нитями красных мелких бусин по обеим сторонам лица.

Аяна дёрнулась к животу обеими руками.

– Не бойся. С тобой твоё сокровище. Сберегли. Всё хорошо, милая. Поспи. Теперь спокойно поспи.

– Я правда думал, что ты возненавидишь меня, – сказал Конда, целуя её снова и снова. – я боялся этого больше всего на свете, потому что поддался безрассудному порыву. Я желал тебя так сильно, что всё же поддался ему. И только когда я очнулся, до меня дошло, что же я натворил. Я привязал тебя к себе. Лишил возможности жить счастливой жизнью. Иметь семью. Ты, наверное, ещё не понимаешь этого, но, став старше, поймёшь.

– Конда, тебе надо стать поэтом. Ты так владеешь словом! В ваших арнайских стихах столько надрыва. Я слушала их и удивлялась. У тебя сейчас вышло не хуже. Неужели ты думаешь, что привязал меня к себе тем, что испортил меня?

Он сжал зубы так, что они скрипнули.

– Я прошу тебя, перестань это повторять. Откуда ты взяла это слово? Стой, не говори. Я убью этого Верделла.

– Ты никого не убьёшь. Это же не он меня испортил, – сказала Аяна.

Эта игра ей не надоедала.

Конда зарычал, придавливая её к постели.

– Хватит, умоляю! Хватит!

– Ну а как тогда это называть?

Он замолчал.

– Не знаю. Тут не подходит ничего из того, что мне известно. Сделал своей? Нет. Присвоил? Погубил? – он отстранился и посмотрел на неё, прищурившись и потирая пальцем переносицу. – Странное слово, кстати.

– Ты сделал меня своей задолго до того, как я пришла к тебе сюда. Нет, не так. Я сделала себя твоей. Твой рассказ никак бы не повлиял на это. Я вообще не думаю об этом, когда ты рядом. Мне это неважно. Когда я смотрю на тебя, я не думаю о том, хотела бы я иметь детей. Я думаю немного о другом.

Пылинки беззвучно оседали на пол, подсвеченные лучом, заглянувшим в окно каюты.

– Да, и об этом тоже, – сказала она чуть позже. – Но я думаю, не тревожит ли это твоё сердце. Как ты сам относишься к этому? Если ты спокоен, то и мне не о чем тужить.

Она смотрела на Конду, и от неё не укрылось, как дёрнулись его ноздри при этих словах.

– Значит, ты всё же... – прошептала она.

Он закрыл глаза и вздохнул.