Сегодня у Белкина был плохой день. Один из тех дней, когда не хочется покидать свое убежище, когда, выглянув на улицу, видишь лишь ходячие трупы. Вчера тоже был плохой день. И позавчера. Последние дни все были не очень. Дмитрию были отвратительны люди во всех их людских проявлениях. Но более всего он ненавидел весь род человеческий за то, что его лучший друг теперь лежал в гробу, а его подруга, закончив свою игру, растаяла в воздухе. Белкин привык к одиночеству, но теперь он был не просто одинок – он был неприкаян. Люди оставили его ровно в тот момент, когда оказались нужны ему более, чем когда-либо прежде. Это было по-детски обидно.
Белкин считал часы до утра понедельника, до того момента, когда он окажется на службе – сейчас до этого момента оставалось почти двадцать часов. Безумно долго. Он не знал, чем займется после того, как Георгий успокоится в земле. Скорее всего, пойдет к себе в комнату и постарается уснуть так, чтобы не проснуться.
Взгляд Белкина упал на ближнюю к липе могилу. Свежий деревянный крест и табличка, на которой легко читалось имя Филиппа Ермакова. Мысли со скрежетом заработали, Дмитрий сравнил дату смерти на могиле с датой гибели того Ермакова, которого убил Георгий – совпало. Белкину не захотелось усмехнуться от изящной иронии, по которой Георгию предстояло делить соседство с одним из своих врагов. Не захотелось ему и злиться на судьбу, по которой все эти люди оказались на кладбище. Белкину ничего не хотелось. Он ничего не чувствовал, кроме въевшегося в самые кости нескончаемого испуга от мира.
Серые люди стали расходиться, а Дмитрий никак не мог покинуть липу, охранявшую этих мертвецов.
– Здравствуйте, Митя.
Белкин дернулся инстинктивно, точнее, почувствовал, что дернулся, но на деле остался недвижим. Он обернулся и увидел рядом с собой печальное лицо Зинаиды Голышевой. Она, как и Белкин, была сегодня без зонта и промокла из-за этого до нитки. Волосы налипли на лоб, а очки поймали на себя столько капель дождя, что теперь в них было видно хуже, чем без них.
– Добрый день, Зинаида Яковлевна.
– Я не ожидала вас здесь увидеть.
– Простите.
– Что вы! Наоборот, очень хорошо, что вы пришли. Мне видеть вас сейчас приятнее, чем кого бы то ни было иного. Хорошее место, правда?
Голышева повернула лицо к могиле Георгия, видя перед глазами лишь капли на стекле. Белкин тоже посмотрел на место, где теперь спал его друг. Отчего-то именно слово «спал» пришло в голову Дмитрию. Теперь Георгий спал. И ему еще всенепременно предстоит проснуться, пускай сам Белкин этого не увидит. Георгий проснется и вновь сразит своего врага или переведет какую-нибудь книгу.
Дмитрий понял, что невежливо оставил вопрос Зинаиды Яковлевны без ответа, и поспешил исправиться:
– Да, очень хорошее. Это вы выбрали?
– Нет, он сам. Я лишь исполнила. Это оказалось неожиданно легко – как будто и нет других покойников для этого кладбища… Вы очень торопитесь, Митя? Простите, что я вас так фамильярно, мы ведь с вами мало знаем друг друга.
– Ничего страшного. Меня все мало знают, а я мало знаю всех. Нет, Зинаида Яковлевна, я совсем не тороплюсь.
Голышева неожиданно улыбнулась, став вдруг моложе лет на пятнадцать.
– Тогда составьте мне компанию, пожалуйста – у меня на этом кладбище лежит еще один любимый человек. Я могла бы и сама… Просто очень не хочется одной.
Дмитрий, не говоря ни слова, предоставил свое плечо и повел Голышеву прочь от липы и Георгия Лангемарка. Имена и годы медленно плыли мимо них. Зинаида Яковлевна вроде шла за Белкиным, но шли они туда, куда вела она. Голышева заговорила:
– Вы помните головоломку, которую почти решили в вечер нашего знакомства?
– Конечно, помню. Там был мужчина в фуражке. Вы в тот раз выиграли у меня пять рублей.
– Исключительно вашим благородством, Митя – вы ведь разгадали картинку, просто не успели сложить несколько деталей – я проиграла вам.
Белкину пришел вдруг в голову вопрос, который тут же слетел с губ:
– А девушка, которая была со мной – вы знали ее?
– Да. Я видела ее несколько раз прежде. Александра была ученицей Георгия. Насколько умная, настолько же и жестокая. Простите нас за это.
Белкин остановился на месте. Голышева почувствовала, как он напряжен, как одеревенело вдруг его предплечье, за которое она держалась. Дмитрий прошептал так, что его слова почти растаяли среди шелеста дождя, но Зинаида Яковлевна легко прочитала по губам единственный вопрос:
– Почему?
– Потому, что меня попросил об этом Георгий – сделать вид, что я вижу Александру впервые. Не знаю, зачем была нужна эта игра. Не знаю, кто ее начал и зачем вел. Она ведь ушла, так?
– Так.
– Ну и дура. Пойдемте, здесь недалеко.
Теперь уже Дмитрий шел за ней, став совершенно безразличным ко всему. Вода, попавшая в ухо, сейчас интересовала его больше, чем все дела людей.