Соль с Жеваховой горы

Страшно ему было достаточно долго, еще с ночи, когда, промучившись до рассвета, он принял непоколебимое, ну просто нерушимое решение. Он решил поступить так, как требовала его совесть. И заодно покрыть себя нестерпимым позором. Володя решил развестись. Для бывшего князя Сосновского поступить так, пусть даже с неверной женой, означало несмываемый позор.

В среде, из которой вышел Володя, в которой так долго и счастливо жили его родители, разводов не существовало. Развод бросал на весь род грязное, позорное пятно. Он словно подчеркивал несостоятельность мужчины, который не справился с грузом взятых на себя обязательств и позорно капитулировал. Это было мерзко, унизительно, словно подчеркивало ущербность. Разведенных людей не принимали в приличном обществе. Они становились изгоями. И Володя не сомневался, что родители переворачиваются в гробах от его решения.

Все изменилось с приходом большевиков. На какой-то период брак перестал быть таинством, мгновенно потеряв свою значимость. Новая мораль допускала между мужчиной и женщиной такие отношения, которые прежде были абсолютно невозможны без брака — к примеру, совместное сожительство.

Но очень скоро большевики осознали свою ошибку, поняв, что чем больше независимым становится человек, тем сложнее им управлять. И превратили брак еще в один рычаг управления, придав ему несколько другую, уже не моральную, а социально-политическую окраску. Вновь принялись осуждаться разводы, и большевики делали все для того, чтобы уменьшить количество разведенных в своих рядах. Развестись означало вызвать огонь на себя. Но, несмотря на это, Володя собирался поступить именно таким образом.

Дверь его кабинета распахнулась, и Сосновский увидел на пороге человека, которого ожидал увидеть в этот день меньше всего. Но, тем не менее, был безмерно рад. Это был его друг Павел Дыбенко, один из самых больших людей не только в Одессе, но и во всей УССР.

В Одессе располагалась важная воинская часть — Управление 6-го стрелкового корпуса Украинского военного округа Вооруженных сил Украины и Крыма. И командиром корпуса был назначен Павел Ефимович Дыбенко. Володя пришел к нему брать интервью — это было необходимо для парадного выпуска газеты, посвященного одному из майских праздников. Они разговорились, затем продолжили общение. И с тех пор их связывала достаточно крепкая дружба.

Павел Дыбенко был старше Сосновского. Опытный командир, он прошел все фронты гражданской войны, но ничем не напоминал подлеца Патюка. В глазах Володи Дыбенко был похож на настоящего офицера царской гвардии. Он чем-то напоминал его старшего брата. В нем была воинская доблесть, честь, достоинство и все те редкие качества, большинство из которых в новом времени были утрачены. Несмотря на то что Дыбенко не умел наушничать и доносить, он сделал блестящую карьеру, став одним из первых людей в городе. Но то, что он стал очень большим начальником, ничуть не испортило его.

Дыбенко не зазнался, не испортился, поэтому его любили и ценили не только начальство, но и подчиненные. С Володей же его связывала некая общность взглядов, какая-то тонкость натуры, в общем-то удивительная для военного.

— Откуда ты? — Сосновский не поверил своим глазам — вот уже много дней его друга не было в городе, и он знал, что в области происходит что-то серьезное.

— Отовсюду. Из Херсонщины, — Дыбенко неопределенно махнул рукой. Володя знал, что в области вспыхивают жестокие крестьянские бунты, но об этом нельзя было говорить. — Вот, приехал только и сразу к тебе, — выдохнул. — Да ты, я вижу, уходишь? Начальство вызвало на ковер?

— Если бы... — Володя заметно помрачнел, — нет. С начальством как раз все в порядке. Тут такое дело... Ты на машине? Подбросишь до суда?

— Куда? — Дыбенко не поверил своим ушам.

— Или до загса, я не знаю... — Володя сник. — В загс правильнее, наверное, будет, — начал он. — Я, видишь ли, с женой... С бывшей женой решил развестись...

— Так, — лицо Дыбенко вдруг стало невероятно серьезным. — Из дома, как я понимаю, ты ушел? Есть где жить?

— Ушел, — вздыхая, кивнул Володя, — я теперь в Каретном переулке живу. Старую свою квартиру снял.

— Ясно, — четко, по-военному отрезал Дыбенко. — Значит так, сейчас мы едем к тебе домой и говорим. С работы уйдешь — не проблема. Один день можно. Надо говорить.

— Да не о чем разговаривать! — Володя только рукой махнул горестно. — Я уже все решил.

— Я сказал едем! — Дыбенко был настроен решительно. — И коньяк хороший возьмем!

Сосновский попытался было протестовать, но друг выдворил его из кабинета...

Позже, уютно устроившись за столом под большим матерчатым абажуром, Володя рассказывал свою историю.

— И я решил... В общем, так, — совсем поникнув, Сосновский допил коньяк, который действительно оказался очень хорошим.

— А теперь слушай меня и слушай очень внимательно, — нахмурился Дыбенко. — Ты мой друг, и я не дам тебе засунуть голову в петлю. А это именно то, что ты делаешь.

— Я не понимаю... — начал было Володя, но Дыбенко резко его оборвал: