Соль с Жеваховой горы

Внезапно Володя подумал, что давно уже не видел журналиста в редакции. Куда же он делся? Сос­новский позвал своего заместителя и редакционного секретаря Савку, самого толкового из всех сотрудников, можно сказать, его правую руку.

— Ну и где этот человек, что здесь сидел? Василий Швец, кажется? — полюбопытствовал Володя, стоя возле пустого стола.

— Так... э... Это... не помню, — Савка вскинул на Сосновского удивленные глаза. Он не привык к подобным распросам — Володя никогда не интересовался своими сотрудниками.

— Что за бардак? — Сосновский развел руками. — Никакой дисциплины! Хотят — ходят на работу, не хотят — не ходят! Не газета, а санаторий! Что это вообще такое, а?

— Так вы раньше никогда не спрашивали! — От удивления к Савке даже вернулась речь.

— В общем, так. Сгоняй в отдел кадров, принеси личное дело Швеца. И заодно последнюю статью, что он сдал. И учти: поувольняю всех к чертовой матери! Развели тут... Контрреволюцию!

Савка был так поражен, что почти вприпрыжку бросился выполнять задание. Володя же подивился сам себе.

На удивление, Савка справился быстро. Принес тоненькое личное дело и номер газеты из архива.

— Вот его статья — вернее колонка хроники, — сказал, — он про рыбаков расстрелянных писал.

— Что еще за рыбаки? — Володя не мог вспомнить.

— Ну, что расстреляли бандиты на Фонтанской банке.. То есть возле мыса Большой Фонтан. Они еще соль возили, — пояснил Савка, — помните?

Сосновский не помнил. Стал читать. Сухая информация, сводка, всего несколько строк. И ничего больше. Даже без комментариев. Не выудишь ничего из такой статьи, ничего полезного не почерпнешь.

Личное дело тоже помогло не очень. Василию Швецу было 46 лет. Родился в Херсонской губернии. Закончил мужскую гимназию в Одессе, служил преподавателем словесности. Затем — канцелярский служащий в одном из трестов. Холост. Жил в Первом Заливном переулке на Пересыпи. Живых родственников не было.

Володя почувствовал укол стыда. Как можно было быть таким отвлеченным и совсем не интересоваться людьми? Вдруг бы ему понадобилась помощь, а об этом никто не знал? Как он вышел вообще тогда из Оперного театра? И вышел ли? Володя не помнил. Ему было не до сотрудников. Погруженный в свои переживания, Сосновский игнорировал людей. Ему стало стыдно.

— А стол его кто убрал? — Пытаясь скрыть свой стыд, Володя начал строго допрашивать Савку: — Зачем убрали?

— Так это... стол никто не убирал, — Савка растерянно хлопал глазами, — он сам был таким... педаль... педаличным!

— Педантичным, — машинально поправил Сос­новский.

Очевидно, пропавший сотрудник в глубине души все-таки не был ни творческой личностью, ни журналистом. Творческая натура и идеальный порядок в глазах Володи были абсолютно несовместимы.

В Первом Заливном переулке воняло сыростью, а под покосившимся забором невысыхающие лужи покрылись тиной. Сос­новский постучал в расшатанную калитку.

Минут через пять после бешеного стука — Володя едва не разбил костяшки пальцев — на пороге появилась дряхлая старуха в рваном халате, крест-накрест перевязанном пуховым платком, и спросила:

— Чего орешь?

Сосновский, не произнесший ни единого слова, уже давным-давно привык к одесской логике, поэтому коротко сказал:

— Мне Василий Швец нужен.

— Это начальник? — уточнила старуха.

— Кто? — не понял Володя.

— Так он редактором газеты вроде работает. Большой начальник! — на удивление грамотно сказала старуха.

— Редактором? — Володя моргнул. — Ну да, конечно.

Бесхитростная душа бывшего учителя гимназии из Херсонской губернии требовала все-таки хоть каких-то высот, пусть даже таких жалких, как зазнайство перед глазами выжившей из ума старухи. Очевидно, других утешений в его жизни не было.

— Так с больницы его еще не привезли, — сказала старуха.

— Из какой больницы? — удивился Володя.

— Шо ты все переспрашиваешь, швицер задох­лый? Я тебе шо, фуфло об голову талдычу? — рассердилась старуха. — Як не кумекаешь, шо до куда, какого сюда пришел?

— Так я Василия ищу, я из газеты его, — примирительно сказал Володя, даже не пытаясь развенчивать жалкий миф неудачника-репортера.

— С Еврейской больницы не привезли! — почему-то доброжелательно заговорила старуха. — Как из Оперного после пожара приехал, так мы с соседями и отправили его в Еврейскую больницу. Обгорел весь. На руках целого кусочка кожи не было. Стонал бедолашный. Руки мокрыми тряпками обмотал. И стонал. А потом жар у него начался. Горячка, видно. Ну, мы телегу Саньки-кузнеца выпростали, да Санька в больницу его и отвез. Досюда он там...

Сосновскому стало жутко. Столько времени сотрудник редакции, одинокий человек находился в Еврейской больнице, а в редакции никто об этом ни сном ни духом! Жгучий стыд застлал ему глаза.

В Еврейской больнице было много людей. Но, минуя все очереди и привычно лавируя в коридорах, Володя уверенно постучал в дверь кабинета доктора Петровского. К счастью, он был на месте. С печалью Володя отметил, что знаменитый врач очень сильно постарел. Но глаза его смотрели по-прежнему пристально и были невероятно ясными.