Соль с Жеваховой горы

Но Туча ничего не говорил. Он уставился в панорамное окно на море и, легонько выбивая дробь по спинке кресла костяшками пальцев, молчал.

— Что ты молчишь? — рассердилась Таня наконец. Вот такой реакции от своего друга она точно не ждала.

— То, за шо скажу, тебе может не понравиться. Так за шо воздух трясти? — мрачно отозвался Туча.

— Нет, ты уж говори, раз начал! — Таню злила вечная дипломатия ее друга. Она отдавала должное тому, что благодаря этой ценной черте характера Туча смог держать в узде почти весь криминальный мир, по крайней мере, заставить бандитов хотя бы договариваться между собой. Но это было совсем не то, чего ждала она от него сейчас. Ей хотелось ясности. А ее не было.

— Поезжай домой, отдохни, — вздохнул Туча.

— Ты издеваешься? — Таня сжала кулаки. — Туча, я же пытаюсь сказать, что у меня беда!

— Да то не беда, — снова вздохнул Туча, — так, шкварки... За такое.

— Ладно, — Таня была настроена очень решительно, — говори немедленно! Кулаками из тебя слова выбивать?!

— Ой! Держите мои тапочки! — хохотнул Туча. — Не бей меня киця лапой, бо я вдарю тибя шляпой! Ой, шоб ты мине здорова была и не чихалась, Алмазная!

— Говори! Кому я соли насыпала на хвост? Чигирю? Пауку? Туча, ты же знаешь! Ну, говори, кто!

— Ну, может, кое-что тебе и скажу... — Туча вздохнул в третий раз. — Ладно, доболтала. Так вот. Только за двое тебя подшмалить могли. Только двоим за то причины получают. Паук. Ну, ты сама знаешь за то. Под Паука Зайдер копает, Зайдер до тебя ходил. Под Паука муж твоей подруги Цили копает, чекист, а кто до тебя Циля, уся Одесса знает. Под Пауком солянки на Пересыпи, где твоя фифа докрашенная, Фира из Оперного, под Соляком держит «Рай». Паук — да, за такое мог. Он. Но есть еще второй.

— Кто второй? Говори, Туча! — едва не взмолилась Таня, всегда ценившая слова своего умного друга на вес золота.

— Мишка Няга, хахель твой, — помолчав, произнес Туча.

Вся кровь отхлынула от лица Тани. Мысль была настолько неожиданной и страшной, что она растерялась. Тем более, что Таня уже начала влюбляться в Мишку Нягу — и это после того, как столько раз она навсегда разочаровывалась в любви!

— Нет, — выдохнула Таня, — ты что, Туча?

— А то, что сказал! С огнем играешь — так можешь обжечься! Мишка Няга под Котовским ходит. Ты думаешь, Котовский за тебя забыл? Ты с ним посколько цапалась? — мрачно напомнил Туча эпизоды из Таниного прошлого, в котором действительно Котовский когда-то играл неприятную роль.

— Но Мишка... Он же со мной... — Таня не могла говорить дальше.

— С тобой — и что? Ты так плохо знаешь за людей? Ты, Алмазная? — Туча смотрел на нее печально и как будто с укором.

— У тебя нет оснований так говорить. Мишка ничего тебе не сделал, — твердо сказала Таня.

— Да? Этой швицер задохлый хочет одной зад­ницей усидеть на двух стульях! Быть и бандитом, и большевиком! А разве за такое бывает? Вот ты скажи мне, Алмазная! Или ты мозги свои под этим кобелем растеряла?

— Ты не смеешь так со мной говорить! — вспыхнула Таня, которую слова Тучи ударили, как пощечина. — Ты всего лишь вор!

— Ну, я не за совсем вор, и ты знаешь за то, — парировал Туча, — но кто-то сказать тебе должен. Пока беда не стукнула об горло.

— Беда? Да беда — это твои слова! Я же думала, что ты мой друг! — Тане хотелось плакать.

— Я твой друг. А вот Мишка этот — нет. Он скользкий швицер. Использует тебя и за тебя ездит. Ты лучше подумай, шо я сказал.

— Даже думать не хочу! Я думала, ты умный и доброжелательный. А ты просто завистливый! И ты меня ненавидешь!

— Да шо за черт сидит у тебя в печенках? — вздохнул Туча в очередной раз. — Ты же сама заставила меня говорить, я не хотел! Ты мне друг, Алмазная, лучший друг на свете. И то, шо ты делаешь...

— Нет, — Таня больше не могла выносить этот разговор, — нет, ты мне не друг.

Мысль о том, что близкий для нее человек — такой, каким был Туча, мог зародить в ее душу такое ужасающее, такое чудовищное сомнение, была просто убийственной. Она так расстроилась, что потеряла и логику, и объективность.

— А если я скажу, шо швицер этот совсем не тот, за кого себя выдает? — мрачно сказал Туча. — Что он врет тебе и всегда врал?

— Я не хочу тебя слушать! — поднявшись с места, Таня быстро пошла к выходу из гостиной. Туча неуклюже семенил за ней.

— Постой, дурная! Да постой ты! Я же не сказал, шо за то сделал он!

Но Таня больше не желала его слушать. Не обернувшись, она вышла за ворота особняка и очень быстро пошла прочь.

С самого утра Дерибасовская стала заполняться людьми. Несмотря на самое начало мая, в городе было по-летнему жарко. Таня стояла в первых рядах на самой кромке Дерибасовской, держа на руках Наташу. Несколько дней назад ей исполнилось три года. Для своего возраста это был крупный и очень развитый ребенок. Таня устроила веселое торжество, заказала в кондитерской большой торт и собрала всех своих — Цилю с мужем, Иду. Ида привела Зайдера. Был и Туча. Таня держалась с ним сдержанно, несмотря на все его попытки помириться. Она все еще не могла простить жестких слов Тучи.