Соль с Жеваховой горы

Тогда, не долго думая, бандит высадил хилую дверь плечом. Картина, представшая перед его глазами, была красноречива: Паук неподвижно сидел за столом, голова его свесилась на грудь, пальцы рук уцепились за край стола, перед ним стояла пустая пивная кружка и тарелка с засохшими остатками рыбы... Бандит окликнул Паука — в ответ тишина. Он подошел ближе... Паук был мертв. Его лицо синюшного цвета исказила судорога, искривившая его черты, на бороде засохли хлопья белой пены... Крови не было. Ран — тоже.

Замерев от ужаса, бандит уставился на своего мертвого главаря...

Дверь в квартиру Зайдера открыла Ида.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась она с Тучей, — а Мейера нет.

— Давно ушел? — резко спросил он.

— Сразу после пяти, и до сих пор не возвращался, — ответила Ида.

— Мне подождать его надо, — бесцеремонно сказал Туча.

— Ну конечно! — Улыбка Иды была лучезарной и очень красивой. Ида вообще была доброй — и это виделось во всем. — Я уверена, что Мейер будет рад вас видеть! Заходите, пожалуйста.

И она гостеприимно распахнула дверь...

Глава 20

Арест Тучи. Угроза расстрела. Рассказ Мони Законника. Кто убил Паука

Таня была в квартире одна. Она наслаждалась тишиной — в последние дни ей не хотелось никого видеть. Оксана ушла на прогулку с Наташей, воспользовавшись прекрасным солнечным днем.

Накануне шел дождь. Страшный, с грозой, буйным ветром, с громом, с поломанными ветвями деревьев, которые не выдерживали шквала стихии... Испуганные жители прятались по домам. И только Таня, как завороженная, все стояла у окна, не боясь ни ярких сполохов молнии, ни ударов грома. Похоже, буйство стихии принесло мир в ее смятенную, мечущуюся душу. Ее успокаивала та ярость, с которой

шквальный ветер обрушивался на застывшую землю. И ей самой было страшно от осознания того, что такое адское месиво творится в ее душе.

Таня ходила по опустевшим комнатам, наслаждаясь тишиной и свободой. Наконец дождь закончился, землю начало согревать жаркое южное солнце. И, глядя на него сквозь прищуренные глаза, Таня и радовалась, и одновременно испытывала уколы какой-то необъяснимой тоски.

Стук в дверь раздался неожиданно. Он был тихий, но уверенный, и подействовал на Таню как-то магически. Она машинально открыла дверь.

На пороге стоял... Володя. Лицо его было бледным. Таня вообще не успела ничего: ни удивиться, ни испугаться, ни обрадоваться, ни замереть...

— Туча арестован, — произнес он.

— Как это? — Эмоции на Таню нахлынули враз. — Как это? — повторила она, не понимая.

— Войти можно? — Володя переминался с ноги на ногу, и только теперь она увидела, какой у него уставший вид.

— Да, конечно, — Таня посторонилась в дверях, пропуская Сосновского в гостиную, залитую ярким солнечным светом.

На полу были разбросаны детские игрушки. Володя, улыбнувшись, поднял деревянную, ярко раскрашенную юлу.

— Ей нравится это? — Он повертел юлу на руке. — В детстве у меня была такая же. Я до сих пор помню.

— Я думала, князья не играют в обычные игрушки, — Таня неожиданно для себя ответила резко — ничего не могла поделать с собой.

— Мне старая нянька купила, — Володя не почувствовал ее резкости, — она любила меня как своего родного сына. Я тоже очень сильно любил ее. Мать почти не видел. Она вела бурную светскую жизнь, все время выезжала в свет. Отец был занят на государственной службе. Ну а няня... проводила с нами все свое время, в детской. И меня почему-то любила больше остальных. Потом у меня появился гувернер — француз. Знаешь, такой напыщенный, надменный... Я его терпеть не мог... А вот нянюшку любил. Она умерла, когда мне исполнилось шестнадцать... — Он замолчал.

Таня вдруг осознала, что Володя впервые говорит с ней о своем детстве. Это было так неожиданно, что она затаила дыхание, боясь спугнуть этот неповторимый момент. Она понимала, что Володя делится с ней тем, что глубоко хранилось в его сердце. И еще понимала, что он никогда и никому не рассказывал об этом прежде... Тонкая, постоянно рвущаяся нить снова связывала их...

— Как ее звали? — спросила Таня.

— Пелагея, — вздохнул Сосновский. — И ты не поверишь, я всегда молюсь за нее. Я верю, что Бог принял к себе ее светлую душу. И я счастлив, что она не дожила до того момента, когда...

Он резко замолчал, но Таня все поняла. Он хотел сказать: когда князь Сосновский перестал быть князем, стал редактором большевистской газеты «Одесские новости», и все изменилось так, как не могло привидеться никому из их семьи даже в страшном сне.

Она вдруг почувствовала прилив горечи. Да, его воспоминания детства — это ценно, но почему, почему после всего он пришел делиться ими с ней...

— А жене своей ты это тоже рассказывал? — вдруг резко спросила она, и Володя даже вздрогнул. Но тут же усмехнулся глазами — так, как умел только он один. Определенно, за прошедшие годы у него появился солидный жизненный опыт, он научился понимать женщин и не обиделся на Таню.

— Нет, — просто сказал Володя. — Жены у меня больше нет.

— Что это значит? — не поняла Таня.