Соль с Жеваховой горы

Обоз, как правило, сопровождало несколько вооруженных большевиков. Скидываясь, крестьяне нанимали таких солдат из красных отрядов, расположенных поблизости. Без охраны было никак нельзя – лихих людей могли отпугнуть лишь солдаты с оружием и в форме. Только при виде винтовки грабители убавляли прыть. А так их не смущало ничего – ни убогая одежонка нищих сельских женщин и детей, ни скудные крестьянские пожитки, завернутые в рваные платки, продетые на палку. И лишь при виде оружия грабители могли отступить. А потому без охраны не отправлялся ни один обоз, который должен был без потерь прийти в Одессу.

Старуха с мрачным лицом и косматыми бровями брела вместе со всеми, с трудом переставляя ноги в грязи. Дрожащими старческими пальцами она держалась за ближайшую подводу. Рваный пуховый платок съехал в сторону, обнажая растрепанные седые волосы, похожие на паклю, и огромную бородавку на крючковатом носу. Судя по выражению лица, старуха была злой, и эту злость только усугубляли сложности тяжелой дороги. А между тем вид ее был жалким – таким же, как и у всех остальных, уныло покорившихся своей судьбе и жадно вдыхающих запах тины с лимана, разлитый в воздухе.

– Ты бы села, бабка, с краю, – не выдержал молоденький красноармеец, держащий за узду тощую лошадь, запряженную в подводу, чьи худые ребра выступали сквозь сморщенную, вытертую кожу.

– Потерплю здесь… – буркнула старуха, затем добавила: – Одесса ведь скоро?

– Да входим уже. Вишь, вон Жевахова гора, – вскинул руку солдат, оказавшийся местным, – а там и Пересыпь недалеко. Вот и будем в городе.

– А чего не за под заставы идем? – Старуха зло зыркнула на него черным глазом.

– Здешняя, что ли? – удивился красноармеец.

– Мабуть, и за то. А мабуть, не до твоего ума дела собака хвостом чесала, – отрезала старуха. – Я за заставу говорю! Где не там идем?

– Так за заставу сплошные патрули, как чиряки до задницы! – встрял в разговор еще один солдат, постарше. – Оно тебе надо? Документы шмонать будут, оно такое. У тебя документы за порядок, или как?

– Или как, – прокомментировал первый солдатик, видя, что старуха сохраняет зловещее молчание, при этом громко хохотнул, и странный смешок неприятно повис в воздухе.

Было ясно, что ни у старухи, ни у всех остальных нет документов, да и откуда им было взяться! Кто стал бы их выдавать в том бедламе, когда за день могли смениться все возможные власти? Даже в городе с документами была напряженка, их перестали выдавать до лучших времен – административная неразбериха, нехватка бумаги, отсутствие новых законов… Что уж говорить о селе, в котором вообще не существовало ничего, коме нищеты, голода и хаоса.

– А ты давно, бабка, в Одессе была? – спросил молоденький солдат, просто, чтобы поддержать разговор – уж очень тоскливо было шагать по разбитой дороге в свете пасмурного, холодного дня.

– До чего тебе? – почему-то насторожилась старуха.

– Так, за просто… Я Одессу страсть как люблю! Никуда бы в жизни от нее не уезжал! Да судьба шо собака – как куснет, так не очухаешься.

– И не уезжал бы, – буркнула старуха, – сам до красных попер. Так за шо сопли разводить?

– Э, ты, бабка, не понимаешь! Если ты выбираешь – тогда могешь до зубов точить, а если за тебя выбирают? Вот ты до кого в Одессу, бабка, идешь?

– До онука. А тебе чего? – заметив, что съехал платок, бабка поправила его, сдвинув на глаза так сильно, что лицо почти все скрылось в тени.

– Да ничего. Странная ты какая-то! – пожал плечами солдатик. – Просто поговорить хочу. Отчего не поговорить с человеком, чтоб скуку прогнать в дороге?

– До онука, – повторила старуха, – в Одессе у меня онук живет. Чай, будет привечать бабку.

– Будет, конечно, – сказал солдат, и вдруг, приподнявшись, присвистнул: – Черт, не повезло! На конников напоролись.

– Что за конники? – спросила старуха, не в силах скрыть дрожащих ноток в голосе, выдающих сильное волнение.

– Да конники, отряд здесь неподалеку стоит… – и, вздохнув, солдат принялся шарить по карманам в поисках пропуска.

Всадники налетели как вихрь, окружили, остановили обоз, рассыпались вдоль подвод. К солдатам подъехал черноволосый молодой красавец, лихо гарцующий на гнедом коне.

– Командир конного отряда Михаил Няга! Предъявить документы, пропуски. Откуда следует обоз?

– Из Вознесенской губернии, – солдат протянул пропуски, выписанные по форме комендантом того села, откуда они вышли.

– Нет больше губерний, товарищ, – строго сказал командир конницы, – были, да все вышли. Революционную субординацию понимать надо!

– Будешь тут понимать… – фыркнул солдат.

– Так, ясно, – командир быстро пробежал глазами пропуск, – пусть все сопровождающие обоз приготовят документы.

В этот момент раздался странный звук. Навалившись на телегу, старуха забилась в судорогах, затряслась всем телом, издавая утробный горловой вой. Глаза ее закатились, а на губах показались белые хлопья пены.

– Падучая! Ложку надо! – выкрикнул солдат, который был постарше.

Откуда ни возьмись появилась ложка. Солдат всунул в рот старухе ручку, чтобы та в припадке не откусила язык. Приступ выглядел страшно.