– А вот увидишь! – Мишка Няга стал мрачен. – Попомнишь мои слова! Ты бы осторожничал получше. Зайдер – он злопамятный. Он ведь не просто так в Одессу поехал.
– Это еще зачем? Что ты имеешь в виду? – было видно, что Котовский расстроен неприятным разговором.
– А то и имею в виду, что надоело Зайдеру на сахарном заводе сидеть. Вспомнил, кем был в прежние годы. Правая и самая верная рука Японца – в Одессе не последний человек. А правильные выводы ты и сам сделаешь.
– Я ведь помог ему, – Григорий нахмурился, – он просил…
– А пословицу ты не слышал, да? Сколько волка не корми, он все в лес смотрит! Тебе надо избавиться от Зайдера! Или вот так спокойно ты дашь себя убить?
– Я не верю, что Мейер хочет меня убить! – убежденно сказал Котовский. – Глупость это.
– В общем, ты как хочешь, а я поскорее возвращаюсь в Одессу, – подытожил Мишка.
– И что ты собираешься делать? – Котовский хоть и не подавал виду, но был явно расстроен этим неожиданно повернувшим не в ту сторону разговором.
– Послежу за Зайдером. Есть у меня весточка от людей, что он присматривает Паука…
– Контрабанда? – сразу понял Котовский.
– А то… Склады. Все солянки. Теперь ты понимаешь, что он присмотрел? Это тебе не сахар по карманам рассовывать!
– Может, ты и прав, – Григорий вздохнул. – От семи смертей бежать, а одной не миновать… Я в последнее время все чаще думаю об этом.
– Не о том думаешь, – упрекнул его Мишка, – о безопасности своей надо думать!
В комнате больше никто не писал и не читал. Уже не скрывая, все откровенно слушали разговор.
Одесса, март 1925 года
Оперный театр был полон. Давали «Корсара», и публика собралась посмотреть знаменитый балет. Впрочем, в зале были не только любители театра. Чтобы «сделать полный зал», как всегда говорили в Одессе, большевики согнали солдат из окрестного гарнизона. Только вернувшиеся с полей жестоких боев, они еще не успели прийти в себя от войны. А потому не особо понимали, для чего их согнали, для какой цели.
В ношеных старых гимнастерках, с ружьями, они очумело ворочали головами по сторонам, явно испугавшись роскоши Оперного театра. Большинство солдат, жителей деревень, никогда не видели подобной красоты, а потому страшно робели перед лицом этого удивительного великолепия, которое в глубине души они все-таки не могли ни понять, ни принять.
Спектакль был юбилейным. И, чтобы хоть как-то отметить знаковую дату, в зале было собрано все городское начальство. Самые именитые большевики города сидели в ложах. В тот год как раз стало появляться понятие «партийная номенклатура». И большинство начальников уже научились ценить себя, а значит, отказывались сидеть среди простых людей.
В одной из лож, вместе с двумя комиссарами и партийным бонзой из Москвы, курировавшим вопросы культуры, сидел главный редактор «Одесских новостей» Владимир Сосновский.
Комиссары и партийный бонза были с женами, которые не упустили возможности пощеголять бриллиантами. Володя Сосновский был один.
Начался балет. Публика вела себя шумно. Солдаты никогда в жизни не видели балет, и подобное зрелище показалось им страшно смешным. Они гыкали, издавали глупые смешки, стучали об пол винтовками. Грязные сапоги и калоши елозили по ковру на полу. Солдаты сплевывали на пол и вытирали жирные пальцы о бархатное покрытие кресел. В общем, все шло по плану. В некоторые ложи подали шампанское. Володя Сосновский вспомнил Мишку Япончика, для которого в оперной ложе всегда накрывали стол. Но Мишка был элегантным, в отличие от красных комиссаров. Они закусывали шампанское бутербродами с тюлькой и сплевывали косточки на пол. Володю Сосновского тошнило с самого начала спектакля.
Оперный театр всегда был для него сказкой, а каждое посещение – праздником. Почему же теперь все это так сильно изменилось?
Из-за перебоев со светом (даже нэп не мог ничего сделать с нехваткой угля на электростанциях) сцену освещал ряд газовых рожков, оставшихся еще со времен французов. Газ был надежнее электричества – его подача регулировалась, но была постоянной. А электричество даже в Оперном театре все еще оставалось роскошью.
Володя был погружен в свои мысли и почти не следил за тем, что происходит на сцене. Но вдруг, опустив глаза вниз, увидел одного из своих журналистов, который яростно махал ему рукой, призывая спуститься вниз. Лицо журналиста было перепуганным, а жестикулировал он так усиленно, что на него шикали с близлежащих кресел.
Попросив прощения у своих спутников, Володя обрадовался возможности покинуть эту ложу, где его уже серьезно мутило от тюльки с шампанским. Он спустился вниз.
Но подойти к своему сотруднику не успел. Оставалось всего несколько шагов, как вдруг… Позже, восстанавливая всю картину в памяти, Володя поразился тому, что запомнил все происходящее достаточно точно. И мог воспроизвести буквально в деталях.