Соль с Жеваховой горы

– Как это кто? – Дыбенко пожал плечами. – Да все – знаешь, время такое! Сотрудники твои пишут, соседи пишут, бывшие бандиты тоже… А жена? Как ты думаешь, с чего я к тебе так внезапно пришел? Твоя бывшая жена уже просто папку доносов в НКВД настрочила! Ну, как я понимаю, с того момента, как ты от нее ушел. Ты и в Париж бежать собираешься, и белый шпион, и китайский император… В общем, хватает всего!

– Но это же подло… – начал было Володя и вдруг осекся – перед его глазами вдруг стало лицо Патюка.

– Пока я могу тебя прикрывать, ходу этому никто не даст, – веско сказал Дыбенко, – все понимают – ну семейные ссоры с женой. Но если ты подашь на развод – конец всему, я уже ничем не смогу тебе помочь…

Володя угрюмо молчал.

– Политика партии о плюрализме мнений хороша на бумаге, – вздохнув, продолжил Дыбенко, – а твоя работа в газете? Сколько ты к этому шел? И ты же любишь свое дело. Сможешь не писать? Ну так на что ты жить будешь? Стоит потерять все ни за что?

– Как это ни за что? – возмутился Володя.

– Ну не живи с ней, – рассердился Дыбенко. – Не разговаривай никогда в жизни. Не подходи даже… Вообще ничего, но подавать на развод не смей. Помни свое прошлое…

– А что мое прошлое? – Володя вдруг прищурился. – А Котовский? Котовский же бывший налетчик, как Мишка Япончик!

– Ну, это ты загнул! – засмеялся Дыбенко. – Григорий Иванович сейчас второй после Фрунзе человек в республике.

– Ну ты-то знаешь, что он бандит! – вырвалось у Володи.

– Это ты будешь бандитом после того, как закончится «чистка». Мертвым, – жестко усмехнулся Дыбенко. – А Котовский – красный герой. На таких равняться надо! Во власти свой человек.

– Не понимаю я эту власть… – снова в сердцах произнес Володя.

– Будем считать, что и этого я не слышал, – заключил Дыбенко, – а ты ничего не говорил. Ляпнешь при ком-нибудь, я уже не смогу тебя спасти. И давай сделаем так. Ты уж послушай мои слова серьезно. Бей этой своей морду, либо игнорируй до конца жизни. Ну заведи себе хоть сотню девок – один хрен. В общем, что хочешь, то и делай. Никто тебя и пальцем не тронет. Но разводиться – не смей. Тебе жить и жить еще! А иначе ты зачеркнешь всю свою жизнь из-за какой-то тупой шлендры! Да у тебя еще сотня будет лучше, чем она! Не делай глупостей!

Дыбенко был слишком убедительным. Они досидели допоздна. Потом Павел уехал домой. И снился Володе сон – мост на Фонтанке в его родном Петербурге. Сжимая в руках кружевной зонтик, Таня бежала ему навстречу. И у нее, как прежде, светились глаза…

Глава 13

Смерть мальчишек с Жеваховой горы. Расследование Володи. Разговор с доктором Петровским

Туман отступил, и по-весеннему жаркое солнце подсушило лужи, оградив их кромкой сухого песка. Лужи эти были какие-то странные – на Жеваховой горе было несколько слоев почвы – глинистая, ил, песок, почти бесплодный слой черной земли и снова – глина с песком… В окрестностях не росло почти ничего. Причиной, судя по всему, были солончаки, которые тянулись дальше, к лиману. Именно потому, что в этих местах ничего и не росло, жители окрестных мест были беднее обитателей Пересыпи.

Скученность здесь была страшная. Глинобитные хижины лепились одна к другой, соприкасаясь камышовыми крышами. Но если в дебрях Молдаванки или Слободки перегородки в домах часто строили из фанеры, то здесь подручным материалом были кирпичи из глины, смешанной с землей. Были они неопрятными, некрасивыми на вид, неудобными на ощупь – но по качеству достаточно прочными. И это был самый доступный строительный материал для живущих в окрестностях бедняков.

Но когда в этих сумрачных краях выглядывало солнце, прекрасной казалась даже кособокая Жевахова гора, возвышающаяся над хижинами. А солнечных дней было намного больше, чем пасмурных. Поэтому эта местность была еще и ничего – по сравнению с теми, кто здесь жил.

Для местных мальчишек солнечные дни были раем. Они лазили по склонам, вдоль и поперек исследовали все рытвины и канавы, проникали в любую, самую потаенную щель. Местной детворы было много, и с утра до самой ночи она была предоставлена сама себе. Взрослые уходили на работу, занимались своими делами, уезжали в город, пытаясь наскрести крохи на жизнь. Школ для детей не было. Сбившись в стайки, с утра до вечера они совершали налеты на окрестные сады, купались в теплое время года в лимане и подворовывали помаленьку, учась у более старших товарищей, которые уже уходили на воровские заработки в город. Нищета была такой страшной, что все, от мала до велика, старались заработать на жизнь как угодно, в том числе и воровством.

Вот и сейчас стая мальчишек оседлала несколько каменных валунов почти на самой Жеваховой горе. Двое из них пытались раскурить самокрутки, но ничего не получалось. Окурки, подобранные на улице, были докурены почти до конца. А табак в них был такого плохого качества, что его почти невозможно было разжечь. То же самое было и с бумагой. Самокрутки делали из некачественной, газетной. И она только скукоживалась, но никак не поджигалась. Остальные пацаны занимались кто чем хотел.