Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

– Вот в том-то всё и дело! – согласился Штейн. – В этом вся и загвоздка, что пренебрежимо малое человеческое становится исторически огромным вопреки всем законам природы и истории. Ведь кто такой Христос, как он видится сквозь толщу веков? Обыкновенный человечек, выступивший в роли защитника своего горемычного народа, небольшой ближневосточной племенной горстки людей. Он был раздавлен римской машиной власти, раздавлен был и его народ. И не осталось бы от него и его народа ни строчки, ни слова, однако же теперь этот человек и его народ – два осевых полюса мировой цивилизации, ее диалектический движитель…

Ребята молчали. Я больше запоминал, чем понимал. Хашем, давно уже стемневший лицом от стыда и волнения, поглощенно слушал.

– Впрочем, Бога нет, – грустно заключил Штейн, вдруг весь сникнув. – Что ж, ликбез… Итак, 18 июня 1983 года в Ширазе был приведен в исполнение приговор о казни через повешение для десяти женщин, не пожелавших отречься от своей веры бахаи. Почему это произошло? Почему начиная с 1844 года в Иране были казнены более двадцати тысяч последователей Баха-Уллы? Ответ столь же прост, сколь и невозможен. Причина смерти этих мучеников та же, что и казни самого их пророка, – вера в возможность обновления, вера в будущее, вера в свершенного мехди, исламского мессию, способного воцарить закон и справедливость во Вселенной. В 1979 году в Иране в результате антишахского переворота пришли к власти фундаменталисты, отрицающие будущее и настоящее, обескровливающие всё человеческое, всё живое и развивающееся, отрицающие историю как продолжающееся откровение. С приходом к власти Хомейни возобновились гонения на приверженцев бахаи, и четыре года спустя были публично казнены десять женщин, отказавшихся отринуть свою святыню. Самая младшая из них – Мона Махмудниджад была только подростком. Вот ее портрет.

Штейн достал фотографию, Гюнель выхватила ее у него из рук, и на нас глянуло кроткое милое лицо девочки, чьи волнистые волосы были отброшены назад, с необыкновенно ясной улыбкой.

– Теперь о мехди, о скрытом имаме. Двенадцатый имам, – прямой потомок Али и Фатимы, скрывшийся в IX веке ради того, чтобы на долгие века стать незримым вождем шиитов. С его возвращением на земле восторжествует справедливость и наступит благоденствие. Приход мехди ознаменует окончательное установление власти над временем. Овладение временем, брак с ним означает покорение вечности. Когда аятолла Хомейни после свержения шаха вернулся в Иран из Парижа, встречавшие его ликующие толпы выкрикивали: «Мехди! Мехди! Мехди!» И первое, что Хомейни сделал, – он публично заявил: «Успокойтесь. Я не мехди. Я лишь приготовляю его приход». А вот для бахаи этим тайным имамом как раз и является Баха-Улла. Бахаи считают, что пророк их есть имам Хусейн, что для зороастризма он – шах Бахрам, для индуизма – воплощение Кришны, для буддизма – Будда…

– Не может быть, – сказал Вагиф, и рот его так и остался открытым.

– Вот Гурриэт эль-Айн, первая женщина-поэт Ирана, – Штейн выложил на поверхность гравюру: круглолицая девушка, в платке, смотрящая серьезно, как комсомолка, с добрым лицом, держала руки у шеи в петле из толстой веревки.

– Она некрасивая, – сказала Гюнель.

– Зато святая, – сказал Хашем.

– Гюнелька, сменяешь красоту на святость? – спросил Вагиф.

Я дал ему затрещину.

– Я пошутил, – закричал Вагиф и двинул меня под дых.

Мы завозились. И тут Штейн вскинулся, схватил меня за руку и вздернул на сцену.