Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

Дурманясь разъяренной от зноя нефтью, струящейся маревыми парами над стадом составов черных, лоснящихся цистерн, которые тянулись цепями от горизонта до горизонта под шатким (зимой вихляющим и страшно сотрясающимся под порывами ветра) и тоже нескончаемым пешеходным мостом, на котором Хашем вдруг замер от того, что зной опустил из зенита отвес в его темя. Солнце ломалось в сводчатых стеклах вокзала. Чтобы очнуться, Хашем подпрыгнул. Мостик задрожал, ржавые перила заволновались, пружинисто сопровождая его шаг.

У поворота на Хурдалан, близ республиканской трассы, пересекавшей Апшерон у его основания, высились составленные в ряд пятиэтажки военного городка, прозванного Китайской стеной из-за своей угрожающей длины. Вблизи они производили впечатление монументальности и были похожи на взятую варварами крепость: повыбитые стекла, хлам, пристройки на первых этажах, стены, повсеместно закопченные буржуйками, трубы которых выставлялись в форточки. Некогда отданные офицерскому составу Баладжарской военчасти, теперь эти дома были заняты беженцами.

Шиферные крыши как казармы, так и зданий военного городка полны прорех, закрытых новыми листами шифера, которые не прибиты, но придавлены известняковым кубиком. Сверху крыши похожи на кладбище: расставленные кубики – надгробья. Кроме убогости в этом было еще засилье временности, бездомности: жильцы готовы были в любую минуту покинуть место проживания и перебраться на новое вместе с листами шифера, вместе с камнями.

В этом трущобном муравейнике Хашем ищет Айгуль, ей шестнадцать лет, он познакомился с ней, когда посещал вместе с Керри бордель. Он уже был на Торговой, ему сказали, что Айгуль заболела, и дали этот адрес. Он ищет ее теперь в казарме, но поиски его вдруг прерываются: он видит сервант. Такой был у Ильи дома, и это был алтарь счастья. На верхнем его ярусе за стеклом стоял немецкий чайный сервиз. Из него чай пили только в новогоднюю ночь. Добывался запрятанный на книжных полках ключ для нижнего отдела, и створчатое чрево открывало стопки альбомов по искусству – Репин, Лукас Кранах Старший, Ван Гог, Матисс. В подростковом возрасте, обуреваемые Рафаэлем, Рембрандтом и Тицианом, они разыгрывали те или другие живые картины: Хашем раздевался догола и ложился, как Даная, прикрывая наготу одеялом ровно как она.

И Хашем присел на корточки перед этим сервантом – теперь обшарпанным, ставшим руиной, провел рукой…

Айгуль не больна, она просто не желает больше ходить на Торговую. Она узнает его и ведет гулять к Джейран-батану, вдоль дороги. Озеро это тщательно охраняется, но она умеет быть незаметной. Они пробираются, и Айгуль купается в одежде, выходит и обсыхает.

Хашем говорит:

– Мне только нужно, чтобы ты меня слушалась.

– Я буду тебя слушаться.

– Я дам тебе лекарство, и ты заснешь.

– Засну… Оно горькое?

– Нет. А потом я дам тебе другое лекарство, и ты очнешься. И тогда все решат, что ты воскресла. И прославят тебя.

– А как я его проглочу, ведь я буду спать?

– Я сделаю укол.

– А сколько я заработаю?

– Вот, – Хашем протянул ей двадцать долларов. – И столько же потом.

– Хорошо, – говорит Айгуль.

Однажды я выследил Хашема, когда тот ушел в очередной раз в Ширван. Застал его у моря, сидящим на камнях над оврагами шторма. Я рассматривал его, как он сидел, видимо, медитируя, задумчиво, полностью погруженный в мысли. И вдруг, не сводя глаз с волн, он отвел руку в моем направлении и показал средний палец.

Хашему снился сон, который был сильней действительности. Красивая русская девушка с долгой плавной фигурой и сложной прической, какая могла быть у королевы Марго, с изысканным акварельным макияжем, достойным звания произведения искусства, – тонкие черты лица, нежнейшая кожа, от которой не оторваться, – знакомится с ним на каком-то государственном приеме и увлекает с собой гулять. И вот они несутся по Парижу, распаленные желанием, взлетают на верхние этажи изысканного дома современной архитектуры – стекло и железные балки, на втором этаже оранжерея, за ней веранда, залитая светом, в ней полно зелени, фикусов, висячих орхидей, впившихся в гнилые чурочки, и рядами стоят гробы, как детские кроватки в яслях. В каждом гробу по паре. Мужчины и женщины, нагие и одетые. Некоторые занимаются любовью, некоторые весело разговаривают, у девушек в руках или за ухом цветы. Хашем и его спутница тоже ложатся в свободный гроб. Он алчет овладеть девушкой, стягивает с нее платье, но она отвергает его и лежит как неживая. Он лежит с ней рядом, вытянувшись, и мучается. На рассвете девушка оживает, встает и уходит. Последнее, что он видит: нагую фигуру в дверном проеме. У него снова перехватывает дыхание.