Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

На следующее утро я увидел ее сидящей на крыльце вагончика с кружкой чая. Я сел рядом на ступеньку. Она подвинулась. Помолчали. Наконец я спросил:

– Ты что здесь делаешь?

– То же, что и ты, – ответила Тереза.

– Где Марк?

– В Дрездене, у мамы.

Потом она встала и вошла в свою каморку.

Тогда я ушел на озеро проверить верши и по дороге понял, что она права. Меня пронзило понимание того, что именно я делаю здесь столько месяцев, почему не свалю прочь от этого сумасшествия, абсолютного помешательства. Я понял, кому я поклоняюсь. Именно так. «Поклонение» – точное слово.

Дня через четыре к Северному кордону пропылил джип. Из него вышел человек в синих брюках, белой рубашке и темных очках. Когда он их снял, я узнал Роберта.

Тереза в это время под навесом чистила песком кастрюли, чтобы потом Ильхан отвез их к озеру прополоскать. Она только взглянула на Роберта и тут же снова обратилась к днищу кастрюли. Роберт подошел к ней. Через минуту они боролись. Роберт тянул Терезу за руку к машине. Сначала она сопротивлялась, как упирается маленький ребенок, не желая покидать игру. Потом остервенело.

Роберт открыл заднюю дверь, когда я приблизился к нему и крикнул:

– У тебя шнурок развязался.

– Не лезь! – ожесточенно крикнула мне Тереза и в тот же момент оказалась коленями на заднем сиденье. Она тяжело дышала. Мокрая прядь на лбу. Косынка съехала набок.

Я двинулся к Роберту, тот встретил меня ударом справа, кое-как я ушел, но все-таки чиркнуло, раскровило бровь. Я рванул его за плечи от водительской двери, но тут выскочила Тереза и оттолкнула меня. Залезла на заднее сиденье, машина тронулась.

Она вернулась на следующий день одна, с чемоданом, который помогли ей выгрузить из машины и занести в вагончик мальчишки-егеря, подвезшие ее от трассы.

4

Впервые Тереза появилась в Ширване вместе с Робертом в составе одной из правительственных экскурсий. В тот раз Хашем не успел увильнуть, и пришлось ему рассказывать о джейранах, показывать птичник. Я как увидел Терезу, так ни разу и не отвел от нее глаз. Вместе со всеми толкался в птичнике. Роберт был единственным, кто задавал осмысленные вопросы. Тереза смотрела на Хашема с чуть приоткрытым ртом.

Роберта особенно интересовала хубара. Хашем распространяться не стал, ограничился соображением, что, мол, редкую дрофу-красотку можно увидеть в наших степях наряду с талышским фазаном.

У Терезы чуть разновеликие, словно слегка раскосые груди, и если чем-то возмущена, ходит так, что сжатые кулаки носит, как молоточки. Но при этом вся она долгая, тонкая, запястья, щиколотки, колени ее, когда спит, можно рассматривать часами, по отдельности, вместе, и, чтобы лишний раз не вводить себя в неравновесие, отводишь взгляд, живешь с ней как бы в прищур, неотрывно следя боковым зрением. Все-таки чуть крупные бедра. Она уклончивая, отчего кажется мирной. Только кажется. Сильную копну вьющихся волос непросто умять в ладонях, я обожал гладить их, зарываться лицом в эти солнечные путы, почему-то чуть пахнущие камфарой, отчего – неясно: ни один из ее парфюмерных пузырьков не благоухал сердечным этим ароматом. Но ошибки быть не могло, я его знал отлично – моя бабушка, работавшая врачом, в детстве часто брала меня с собой на вызовы, и я точно знаю, как пахнет сердечная боль, как благоухает тяжелейший приступ, когда разламывается грудь и нечем дышать, а смертный морок испариной ложится на лицо.

Когда я бегал по утрам, летящее навстречу утро пахло мокрым выметенным асфальтом, и свежим бельем, и шампунем идущих навстречу женщин – безработные или господствующие мужчины еще спали, а работяги вставали раньше, еще до времени моей пробежки, и, когда я возвращался, с дыханием, проветренным пятью милями, и после душа тихонько входил в спальню, я припадал к ее волосам и мгновеньем обморока слышал этот странный, влекущий и тревожный смертный запах…

Ароматы обладают самой мощной корневой системой памяти. Если тронуть их, поднимется пласт более реальный, чем действительность.