Солдаты без оружия

— Я искренне благодарю Барота Сахибова, который, как и подобает истинному большевику, открыто высказал правду, не скрыв ее от партии и от нас всех. — Носов заговорил теперь ровно, убежденный в правоте своих слов. — Хочу напомнить, капитан Середин: все, что происходит от нашего с вами безразличия, безответственности, ни в коем случае нельзя списывать на войну. Негоже, как говорят в народе, прикидываться безвинной голубкой… Должен сказать следующее: товарищи, собравшиеся сегодня в этом зале, и те, кто уже работает там, на Урале и в Сибири, а также и те, кто вскоре вольется в трудовую армию, — все они верные, преданные своей Родине солдаты. Заботиться о них постоянно, товарищ Середин, не значит ли претворять в жизнь лозунг «Все для фронта, все для победы!»?..

Слова Носова не могли не задеть самолюбия военкома, это было видно по плотно сжатым его губам, по краске, разлившейся внезапно по лицу. Он вытащил из папки лист бумаги, что-то быстро и нервно написал, протянул Носову. Носов перестал говорить, пробежал глазами написанное.

«Уважаемый Григорий Михайлович! — писал Середин. — Вы поступили бы правильнее, если бы не вникали в чрезвычайные полномочия военных органов, определенных в соответствии с военным временем, а больше говорили о честном исполнении долга гражданами, каждым военнообязанным, об уклонении от воинской службы, самострелах, например. (Я имею в виду случай, происшедший не так давно с родственником работника горкома товарища Олимова.) Думаю, это было бы на пользу общему делу.

Капитан Середин».

Носов пришел в ярость от высокомерия, которым дышала каждая строка этой записки военкома. На какой-то миг он растерялся, не знал, что и ответить, потом сумел наконец взять себя в руки, громко сказал:

— Вы свободны, товарищ военком, займитесь своими непосредственными делами. Это тоже будет на пользу общему делу, как я думаю.

Крайне удивленный неожиданным поворотом, Середин хотел было еще что-то добавить или возразить, однако Носов кивком головы настоятельно потребовал, чтобы тот удалился. Взгляды всех при полной тишине были устремлены на Середина, а тот, то краснея, то бледнея, попытался изобразить на лице какое-то подобие улыбки. Нерешительно сделав несколько шагов, он все же пошел наконец к двери: другого выхода у него попросту не было.

— О ваших предложениях, изложенных в записке, поговорим позже, — сказал ему вслед Носов.

В конце собрания от имени присутствующих труд-армейцев Барот-амак вновь заверил всех, что никто из сидящих в зале не испугается трудностей, не склонит головы перед лишениями в предстоящей поездке: ведь настоящий мужчина тот, кто не ведает страха и из всякой сложной ситуации всегда находит выход…

Носов, Олимов и все, кто был в президиуме, пожелали здоровья и успехов всем добровольцам, отъезжающим в ближайшие дни на Урал.

— Вот, товарищ Олимов, познакомьтесь с посланием военкома. — Носов протянул Олимову записку Середина, после того как все вышли. — Вам это будет интересно.

Ориф прочитал записку, и его словно с головы до ног облили холодной водой. Мысль заработала энергичнее, в голове возникло множество предположений, догадок, опасений.

— Торопиться надо, Олимов, — заспешил Носов, — через полчаса нас уже ждут в обкоме.

Услышав голос Григория Михайловича, Олимов внутренне весь собрался и подумал, что ему еще многому надо учиться, чтобы воспитать в себе самообладание и выдержку старшего товарища и наставника.

9

Хотя время было довольно позднее, двери обкома не закрывались. В его коридорах и кабинетах жизнь не утихала, правда, маломощные электрические лампочки тускло горели, освещая усталые лица людей. То и дело звонили телефоны: кто-то говорил с дальним районом республики, кто-то со столицей, третий никак не мог связаться с нужным городским учреждением. Иные сотрудники обкома с официальными документами или папкой сновали из кабинета в кабинет. Откуда-то доносился голос радио, читалась очередная сводка Совинформбюро. В коридорах двухэтажного обкомовского здания всюду, как и в зале, были расклеены листы бумаги, на которых крупными печатными буквами от руки были написаны объявления, призывающие экономить электроэнергию и, уходя, всюду гасить свет. Хотя Мехрабад и был удален на несколько тысяч километров от линии фронта, тем не менее окна здания плотно закрывались толстым синим картоном, благодаря чему свет не проникал на улицу.