Солдаты без оружия

Разве могла она забыть слезы благодарности родителей пятилетнего мальчугана, сына вахтера политехнического института, попавшего под машину и потерявшего много крови, когда Ориф, чтобы спасти его, несколько раз сдавал кровь для переливания? Чем же иным, как не проявлением любви к ближним, было и то, что большую часть денег, заработанных в зимние каникулы на разгрузке железнодорожных составов, он отправлял сестре, заканчивавшей сталинабадское медучилище, хотя сам жил на гроши?..

В день окончания института на торжественном вручении дипломов директор отметил в своем выступлении вместе с другими студентами и Орифа, подчеркнув, что с таких вот ребят нужно брать пример — они настоящие люди своего времени, честные и принципиальные, верные законам дружбы и товарищества.

Конечно, похвала эта прозвучала некоторым преувеличением, однако была не так уж далека от истины, потому что для Орифа и в самом деле это была принципиальная позиция, но люди-то не всегда платили тем же, как это нередко случается.

И Шамсия по своему женскому мягкосердечию иногда пыталась урезонить Орифа: к чему так расстраиваться, биться за правду, ведь никто не собирается ставить ему в вину, если он будет отстаивать эту правду с чуть меньшим рвением. Но Ориф был непреклонен даже с любимой девушкой.

— Учитель родного языка и литературы в школе не уставал повторять нам, что безразличие недостойно человека совестливого, надо людям сочувствовать. Это великое умение…

Кто знает, сколько еще времени Шамсия провела бы в этих раздумьях и воспоминаниях, если бы Озар не позвал ее к телефону. Услышав голос сына, она очнулась от дум и побежала домой.

— Наверное, я и сегодня вернусь очень поздно, дорогая, — говорил Ориф. — Кроме собрания надо еще провести беседу в обкоме, и из ЦК республики прибыл представитель…

Непонятно почему, но Шамсию вдруг охватило раздражение, на лбу и висках выступил пот, и она, всегда такая сдержанная, на сей раз не выдержала.

— По всей видимости, в скором времени вам подушку с одеялом можно будет отнести в кабинет? — Голос Шамсии задрожал.

Ориф лишь грустно рассмеялся, а Шамсия почему-то успокоилась. Они обменялись еще несколькими ничего не значащими фразами, на том и кончился их разговор.

* * *

Зал совещаний на первом этаже горкома партии невелик: маленькая сцена и стульев человек на сто, не более. На стенах — портреты руководителей партии и правительства, плакаты и лозунги, по которым без труда можно определить, какими заботами живут сегодня страна, народ, республика. На заднике сцены яркий плакат: седая женщина в красном платке на фоне винтовочных штыков, наверху надпись: «Родина-мать зовет!»

Собрались к назначенному часу. Большинство трудармейцев все больше люди старше пятидесяти. Встречались лица и помоложе. Это те, кто освобожден комиссией военкомата от службы на передовой, но признан годным для работы в тылу.

Носов, Олимов и еще несколько членов бюро горкома заняли места за длинным столом, перенесенным со сцены и поставленным прямо перед залом, внимательно оглядели собравшихся. Здесь было немало известных в области людей, еще в первые дни войны подавших заявления в свои партийные организации с просьбой отправить их добровольцами на фронт или на тыловые работы. Ориф увидел и Барот-амака, участника восстания 1916 года, сосланного на каторгу в Сибирь. Хакимчу, прославившегося своей смелостью в сражениях с белыми в годы гражданской войны, не раз встречавшегося с Михаилом Васильевичем Фрунзе, за что его так и прозвали Хакимчой-фрунзевцем. Здесь был и воевавший с японским самураями на Халхин-Голе Собирджан Насимов, Собирджан-халхинголец, тяжело раненный в этих боях и награжденный орденом Красной Звезды… И многие-многие другие достойные люди города, которые поистине были гордостью области и Мехрабада.

Оглядывая зал, Ориф неожиданно увидел и Ака Навруза, не поверив своим глазам. Он еще раз внимательно пригляделся к этому человеку, сидевшему в первом ряду напротив стола президиума.

— Да, это я, Орифджан, что вы так удивленно на меня смотрите? Чем могу быть полезен? — отвечая на недоуменный взгляд Орифа, проворно поднялся с места высокий, худощавый старик, улыбаясь и показывая свои крепкие, чуть лиловатые от наса[6]

зубы.

Присутствующих развеселила удаль, с которой этот человек подскочил к Орифу, несмотря на свой преклонный возраст. Не отрывая взгляда от этого человека, Носов что-то шепнул Орифу и тоже довольно улыбнулся.

— Григорий Михайлович вот тут говорит мне, что вы одновременно являетесь дойристом, барабанщиком и зурнайчи нашего театра. — Ориф приветливо посмотрел на Ака Навруза. — Что же, если вы уедете, будет делать без вас театр? Вы подумали, Ака Навруз?

Ака Навруз весело, как всегда, то и дело вставляя в речь свое излюбленное выражение «мелодия этого дела такова», засмеялся:

— Пусть товарищ Носов не беспокоится! Мелодия этого дела такова, что на дойре будет играть моя жена, Биби, барабанщиком станет младший сын, а зурнайчи — мой брат, семидесятипятилетний Бобо Шариф.

Ориф Олимов шутливо полюбопытствовал: