Солдаты без оружия

— Если вы так чувствительны к нашему несерьезному холоду, как же переносите свои уральские морозы, ведь вы из самого центра России?!

— Во-первых, из Закавказья, — уточнил Сорокин. — А во-вторых, если хотите знать, человеку легче переносить сухой мороз, чем такой вот, как у вас, при большой влажности.

Ориф поднял руки в знак того, что признает правоту Сорокина, тем более что и сам испытал на себе эти капризы зимы.

Беседуя, они поднялись на второй этаж, подошли к приемной Джамалова и, поскольку до назначенного Олимову времени оставалось еще целых пятнадцать минут, остановились в коридоре у высокого, почти под потолок окна и закурили. Курили и наблюдали за проходившими мимо сотрудниками Центрального Комитета. Встречались среди них и знакомые, тогда, обменявшись взаимными приветствиями, справлялись о здоровье друг друга, работе. Орифа, видел Сорокин, особенно раздражали назойливые вопросы о том, почему он ушел из горкома. В ответ он отшучивался или отмалчивался, загадочно улыбался, пожимая плечами.

Наконец стрелки часов приблизились к назначенному времени, к ним вышел помощник секретаря и пригласил их. Сорокин и Олимов машинально подтянулись, привели себя в порядок, пригладили волосы и быстро прошли в кабинет.

Камол Джамалов, невысокий, смуглолицый, черноволосый мужчина средних лет, может быть, чуть старше сорока, улыбаясь, легко поднялся, вышел из-за рабочего стола и, пройдя несколько шагов навстречу, радушно протянул вошедшим руку, усадил за длинный стол под зеленым сукном недалеко от окна, а сам сел в кресло напротив.

Впервые попавший сюда Сорокин во время разговора с неожиданным интересом спокойно огляделся. Кабинет как кабинет, обычный, как у других секретарей, у которых ему приходилось бывать. Только, в отличие от тех, на столе, за которым они сейчас сидели, увидел небольшие таблички, где печатными буквами от руки было выведено: «Просьба не курить!» «Ого! — усмехнулся про себя Сорокин. — Это обращение к таким заядлым курильщикам, как мы с Олимовым!..»

Сорокин еще раз перечитал табличку и, опустив голову, приготовился внимательно слушать.

Олимов уже выкладывал секретарю ЦК свои соображения. Он говорил, глядя в глаза Джамалову, что ежели теперь с помощью Центрального Комитета не позаботиться о снабжении отъезжающих через три-четыре дня на Урал мобилизованных в трудовую армию теплой одеждой и продовольствием, хотя бы на первое время, то последствия могут быть очень печальными…

Джамалов тревожно поглядывал то на Орифа, то куда-то за его спину и легонько постукивал карандашом по лежавшей перед ним записной книжке.

Воспользовавшись возникшей паузой, Сорокин поддержал Олимова:

— Поскольку организация трудовой армии дело новое для всех нас и времени было в обрез, конечно, многое застало всех врасплох. Это и понятно… В итоге произошло немало неприятных, я бы сказал, даже трагических событий, и сведения об этом уже дошли до Государственного комитета обороны. Я информирован об этом.

Джамалов, еще не продумавший, очевидно, всех аспектов данной проблемы, старался казаться спокойным, но все же заметно волновался:

— Да, знаю, по этому поводу нас сверху уже основательно потрясли, особенно досталось некоторым нашим ответственным работникам. Да я и сам стал не так давно свидетелем одной тягостной истории…

Олимов и Сорокин незаметно переглянулись, продолжая внимательно слушать Джамалова.

— Был у нас знаменитый бригадир-хлопкороб Хушмурод-ака, один из первых переселенцев, осваивавших еще Вахшскую долину, человек мужественный и честный. В сентябре военкомат призвал в трудовую армию несколько его родственников и знакомых. Хушмурод-ака тоже собрал свои вещички и добровольно явился в положенный день вместе с ними в военкомат, пошутил еще: «Хоть таким образом Урал погляжу!»